– Должен сказать, – признался Фрэнклин через некоторое время, – что у меня выдался поистине восхитительный день. Я отлично развлекся.
– Тогда позвольте справиться, – спросил подававший ему вечернюю трапезу джинн, – могу ли я удостоиться чести быть вашим дворецким и распорядителем развлечений вместо того, чтобы возвращаться в ту жуткую бутылку?
– Не вижу никаких препятствий, – ответил Фрэнклин. – И вправду кажется несправедливым, после того как ты все это сотворил, вернуть тебя обратно в тесную бутылку. Что ж, будь моим дворецким, но только договоримся – без стука ко мне не входить. И самое главное – без фокусов.
Джинн удалился с подобострастной благодарной улыбкой. А Фрэнклин вскоре вернулся в свой гарем, где провел вечер так же приятно, что и день.
Шли недели, наполненные чудесным времяпрепровождением, и Фрэнклин, повинуясь закону, который не дано изменить никаким джиннам, сделался чересчур избалованным, чуточку пресыщенным, немного склонным к нахождению всяческих поводов для недовольства.
– Все они, – заявил он джинну, – чрезвычайно милы, если тебя интересуют подобные вещи, но полагаю, что их едва ли можно назвать верхом совершенства, иначе бы они мне не надоели. Я ведь тонкий ценитель красоты, и мне по душе лишь самое прекрасное. Убери их отсюда вместе с тигровыми шкурами, оставь лишь одну шкуру.
– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил джинн. – Извольте видеть, все сделано.
– А на оставшуюся шкуру, – велел Фрэнклин, – положи саму Клеопатру.
В следующую секунду там появилась Клеопатра, выглядевшая, надо признать, просто великолепно.
– Здрасте! – сказала она. – Вот и я, и опять на тигровой шкуре!
– Опять? – вскричал Фрэнк, вдруг вспомнив старика-старьевщика. – Убери ее отсюда. И доставь мне Елену Прекрасную.
Через мгновение на шкуре лежала Елена Прекрасная.
– Здрасте! – проговорила она. – Вот и я, и опять на тигровой шкуре!
– Опять? – заорал Фрэнк. – Черт бы побрал этого старикашку! Убери ее. И давай сюда королеву Гвиневру.
С Гвиневрой повторилось то же самое, как и с мадам Помпадур, леди Гамильтон и всеми знаменитыми красавицами, которых мог вспомнить Фрэнклин.
– Ничего удивительного, – пробормотал он, – что старикашка был весь такой ссохшийся! Старый греховодник! Старый черт! Все удовольствие мне испортил. Может, я и ревнив, но не стану играть вторую скрипку после этого старого урода. Где же мне найти совершенство, достойное объятий такого ценителя красоты, как я?