Из разворошенной кучи завоняло гнильем и болотом. Сколько их вылетело, этих шершней – да тьма. Шесть укусов – смертельно для взрослого человека, а худой Жанне хватило и двух. Это еще повезло, потому что Катерина на них зашикала и замахала руками. Шершни улетели. Когда бледная Катерина примчалась за помощью в дом, бабуля раскудахталась, словно курица, слетевшая с насеста, Меликки бормотала непонятное, металась по избе, шарахаясь от печи к окну, собирала травы да мази. Едва успела, но спасла рыжую. Правда, Катерине пришлось пожертвовать левым мизинцем. Бабуля так и сказала: «Плата за проказы твои».
И оттяпала палец под корень.
– Жених про мизинец не спрашивал?
– Всем интересно, бабуль. Особо любопытным отвечаю, трамвай отхватил, когда Аннушку с рельсов оттаскивала, – усмехнулась Катерина. – Те, кто Булгакова читал, смеются, с другими неинтересно.
– Так ведь то знак был, милая, оберег шершни учуяли, тебя не тронули, знали, что своя.
Катерину пробило мурашками, она медленно достала с груди маленький желтый кругляшок на серебряной цепочке. Так вот, про какой оберег бабуля вещает. Сколько Катерина себя помнит – он на шее болтался, желтый камешек этот, мать просила никогда не снимать. А вот Кириллу не нравился, спрашивал, что за камень, а Катерина и не знала толком, думала, янтарь.
– Это, котенок – смола священного можжевельника, хорошо тебе послужила. Сними, почищу в ночь от набравшейся скверны, еще деткам своим передашь по наследству.
Про деток Катерине понравилось, подняла глаза на Меликки, в зрачках плеснулось любопытство:
– Что там с зеркалом, бабуль?
– Вот и чудненько. Созрела, моя ягодка. Вот смотри – травку в миску кладешь, камень-змеевик туда же и щепку рябины, произносишь вслух строки, я тебе запишу. Потом загадывай, чего увидеть желаешь, поверхность зеркала протираешь пучком полыни справа налево и словом «Sekä», что в переводе «Да будет так», в конце закрепляешь. Это первая часть, котенок, самая простая, с нее и начнем.
Катрина понимала мистичность происходящего с момента появления бабули. В семье про нее старались не говорить, и причин Катерина не знала. Нет, ее домашние, бесспорно любили по-особому, молчаливо. Катерине казалось, что Меликки боялись. Мать напрямую не рассказывала, кто бабушка. Кем работала, почему почти в лесу живет? Даже вслух эти вопросы не задавали.