– Ты еще ждешь, бонд? – спросил раб. У него было длинное грустное лицо и горбатый нос.
– А разве я ушел? – ответил Сигурд.
– Бьерн пирует с конунгом. Он не выйдет к тебе, – засмеялся раб. У него не было передних зубов, поэтому улыбка выглядела ехидной.
– Подождем – увидим, – сказал Сигурд.
Раб удалился, но на закате ворота опять выпустили его к Сигурду. На сей раз рядом с ним шагал воин, молодой, светловолосый, совсем еще мальчишка.
– Меня зовут Рюрик, я воспитанник конунга Глава, – подойдя, произнес он. – Конунг очень сердит, что ты не имеешь уважения к нему, докучая просьбами его гостям.
– Я не уйду. – От Сигурда зависело благополучие Каупанга, поэтому он не собирался уступать даже конунгу. – Скажи ярлу Бьерну, что в Каупанге умирает старый саам, которому он даровал свободу этой зимой.
– Бьерну нет дела до бывших рабов, он не поедет в Каупанг, – возразил светловолосый воин. Сочувствующе посмотрел на потрепанный в пути плащ Сигурда, на его лошадку, уныло переминающуюся на голой, еще не заросшей травой обочине, потер затылок. – Ты говоришь о том колдуне, который осенью лечил Хаки-берсерка?
– Да, – обрадовался Сигурд.
Мальчишка покачал головой.
– Не надо злить конунга, бонд. Он не любит, когда его гостей тревожат попусту. А Бьерн – дорогой гость. Поэтому возвращайся домой и жди. Я обещаю передать твои слова Бьерну.
У мальчишки были невероятно светлые, почти прозрачные глаза, и, сам не зная почему, Сигурд поверил его обещанию, уехал.
Но через два дня вместо ярла в Каупанг пришла женщина. Она явилась одна, без провожатых, на закате, когда в кузне уже смолк перестук молотов, а брехливые собаки свернулись мохнатыми клубками возле домов. Женщина въехала на двор Сигурда, соскочила с лошади и, бросив поводья рабу, быстро вошла в дом колдуна. Сигурд был там. Он стоял подле постели спящего старика, прятал взгляд и не знал, что сказать. Гостья была тонкая, невысокая, с маленьким лицом и широко расставленными желто-зелеными рысьими глазами. Ее светлая кожа казалась совсем белой, почти прозрачной из-за темных волос, по-мужски связанных на затылке пестрой лентой. В вырезе вышитой рубашки виднелся какой-то оберег на кожаном гайтане, а запястья украшали три золотых браслета. Привычный взгляд бонда отметил ее руку, спрятавшуюся в складках юбки, и едва заметно выступающую из-под пальцев рукоять охотничьего ножа.