И с каких пор некогда благородный и привлекающий своим строгим строением Сэгив стал походить на символ порабощения и превосходства?
Как только я остановился у тронного зала и потянулся к одному из двух золотых колец-ручек, двери сами стали отворяться передо мной. Взору моему открылся знакомый просторный холл с высокими окнами, только теперь они заменились витражами – по семь с каждой стороны. Они изображали сцены страданий грешников, утопающих в собственной крови, со слезами на глазах или вскинутыми в мольбе о прощении руками. Сколь находчиво! Теперь сквозь тонкое стекло не струился свет вечно красно-фиолетового небосвода. Стояла полутьма, свет исходил лишь от нескольких зажжённых синим пламенем огоньков, парящих прямо в воздухе, словно сопровождая узким коридором сквозь мрак к пьедесталу с троном, где должен был восседать отец… Но там его не оказалось – у бокового же прохода зажёгся одинокий факел, указывая, что Едэлем сейчас находился в рабочем кабинете, куда я и направился.
Он, как и прежде, был в разы меньше зала, отныне храня в себе установленные вдоль стен стеллажи, заваленные книгами и манускриптами. Единственное, что оставалось неизменным, – в дальнем углу пылал камин с тем же синим пламенем, а в кресле за внушительным столом восседал родитель.
– Давно не виделись, Эйлель.
Раскатистый голос пронизывал и обдавал холодом; алые зеницы устало оглядели меня, отчего энергия отца мгновенно отдалась в груди, давя всей силой. У него всегда получалось искусно скрывать её оттенок… Единственное – после на языке всегда ощущалось жжение.
Безмолвно отвесив низкий поклон в знак приветствия, я вскоре получил приглашение сесть в одно из кресел у камина. Так, чтобы быть у него как на ладони.
– Маасухим. Чем обязан? – спросил я, намекая, чтобы он сразу переходил к сути.
– Основа мудрого правления есть терпение, – начал отец, закуривая свёрнутые в трубочку листья табака.
Ох, опять эти глупые церемонии и философские наставления…
– Не думаю, что я располагаю временем, – недовольно изрёк я, не отрывая взгляда от родителя. – На Земле сейчас премного интересней.
Взгляд Едэлем стал жёстче и серьезней; я почувствовал его влияние на себе ещё сильней. Голову пронзила боль – он точно копошился в ней, считывая мысли и энергию, будто я не прожил больше менур, а только что явился в Имморталис.