В нашем доме появилась швейная машинка, приличный одежный шкаф и буфет, две деревянные кровати и даже несколько стульев вместо лавок.
Бабушка вносила в наш дом какую-то свою культуру и старалась опрятно прибрать наше жилище и покрасивее одеть нас. Она помогла отцу завести хорошее хозяйство, подарила пару ягнят, легкую тележку и какую-то сельскохозяйственную машину, кажется косилку.
В доме росли две девочки и называли их двойняшками, так как Зоя на третьем году своей жизни по росту сравнялась со мной. Мы были похожи друг на друга лицом, только у меня были прямые волосы, белые как солома, и широко открытые серые глаза. Я была маленькая, бойкая, юркая и непоседливая. Я походила на маму.
Зоя была полная противоположность: с черными, как воронье крыло, кудрявыми волосами, карими глазами, крупного телосложения. По характеру она – тихая, медлительная, спокойная девочка. Все окружающие любили ее. Она больше походила на отца.
Как я ее помню, она всегда первой встречала отца, сидела у него на коленях за обедом или ужином, всегда получала любые гостинцы первой, чем вызывала мою ревность. Родные объясняли это тем, что она была маленькая, а я большая.
Говорят, что мама любила больше меня и всегда защищала, если я шалила. Я была очень дерзкой, умела быстро схватывать все, что говорили взрослые, и особенно забавно было то, что я умела подражать, копировать походку взрослых людей, их смех, разговор и поведение.
Этот период был самым счастливым в нашей жизни, но он оказался таким коротким.
Мама наша все чаще стала жаловаться на усталость и общую слабость. Отец не обращал на это внимание. Бабушка не могла, а, вернее, не хотела помочь ей. Время проходило, для моей матери без сна и отдыха в тяжелом изнурительном труде, подрывало ее силы и здоровье.
В это период был арестован брат мамы Александр и находился он в волостной тюрьме. Мама очень переживала за его судьбу и ходила осенью, в слякоть, навешать его за 25 километров. Возвращалась вся промерзшая и мокрая, подолгу не могла согреться и успокоиться.
Так время и те ужасные условия, которые сложились у нашей семьи, делали свое грязное и преступное дело, которое остановить или даже задержать никто не мог. Условия и нечеловеческий труд усугубились еще тем, что в какой-то год был большой град. Он выбил все посевы, урожай не собрали. Пришел голод. Я помню, что ели жмых от перегонки льняного масла и всякую другую пакость. Все это уложило мою мать в постель, с которой она не могла подняться. Впоследствии доктора признали туберкулез. Надежды на выздоровление не осталось. Отец ходил как «в воду опущенный», все валилось у него из рук. В доме воцарилось уныние и какая-то мертвая тишина, нарушаемая только нашими шалостями.