– Морские боги? – перебила я, наклоняясь ближе. – Может быть, это связано с народами моря?
Лазаридис потер подбородок, задумчиво кивая.
– Возможно, они считали море источником жизни. Или же это метафора, связанная с их представлениями о силах природы.
Моя рука потянулась к диску. Металл был прохладным на ощупь, его гравировки вызывали странное, почти гипнотическое ощущение. В центре спирали находился небольшой механизм. Когда я осторожно повернула диск, изнутри высветились крошечные точки, образовавшие нечто похожее на звёздное небо.
– Это карта, – выдохнула я. – Но… древняя. Древнее всего, что мы видели раньше.
Лазаридис моментально подскочил, выхватив диск из моих рук. Его лицо озарилось удивлением.
– Ты понимаешь, что это значит? – произнёс он, едва сдерживая восторг. – Это навигационная система бронзового века. Если мы сможем доказать её предназначение, это перевернёт представление о древних технологиях.
Но что-то во мне не давало покоя. Этот диск, эта бронзовая пластина, этот камень, сияющий, как само море, – всё это не было просто находкой. Это был ключ. К чему-то, что ускользало от нас веками. И я не могла избавиться от ощущения, что с этой минуты я стала не просто исследователем. Я стала частью той загадки, которую сама хотела разгадать.
Ночь в лагере стояла безветренной и непроглядной, но сон так и не пришёл. В палатке было душно, словно тяжёлое дыхание древности всё ещё витало в воздухе. Я лежала, закрыв глаза, но голос, который преследовал меня с самого начала раскопок, снова напомнил о себе, звуча где-то на грани реальности и сна:
«Следуй за звёздами. Ты должна увидеть истину».
Слова, казалось, проникали прямо в сердце, оставляя за собой пульсирующее эхо. Я вскочила, ощущая прилив беспокойства, смешанного с чем-то странно знакомым – любопытством, которое было почти инстинктивным. Шаги были бесшумными, но мне казалось, что каждый мой вдох отзывался в окружающей тишине.
Звёзды над головой мерцали с пугающей ясностью, будто пытались указать путь. Я вышла из палатки, не беря ни карты, ни компаса, только фонарик, туго сжатый в ладони, и это неумолимое чувство, что мне нужно в пещеру.
Когда я вошла внутрь, тишина была почти абсолютной, за исключением далёкого шёпота ветра, проникавшего через узкие трещины. Свет фонарика вырывал из темноты образы на стенах, знакомые, но теперь пугающе живые. Каждый рисунок казался дышащим, как будто хотел поведать свою историю, но удерживал её на грани раскрытия.