В рубашке рождённый - страница 3

Шрифт
Интервал


– Ты что? Ты это как…. – Блеющим дрожащим голосом задолотил офицер. – Нападение на уполномоченного?! Все видели?

Наконец он сообразил снять бой с предохранителя.

– Ладно. Ты сам хотел. – Он вскинул оружие, целясь в голову солдата, но подоспевший Ровконюк ударил его, чуть выше локтя. Пуля с рокотом улетела вверх, всполошив стаю ворон на кронах осин.

– Не поз-волю!– С лютой ненавистью по слогам выжжевал командир.

Глаза офицера выкатились за пределы орбит.

– Да ты охренел, комбат!

– Это ты охренел, Суэтин! – В два тона злее выкрикнул Ровконюк. – Ты на чью шею верёвку сучил, а?! Чью смерть полгода окучивал? Не его ли?!

Он выкинул палец в сторону приговоренного.

– Вот его и забирай, понял?! А Копылова не тронь! И никого не тронь по самосуду! Нет таких прав….

– Шта-а?! – Выгнулся Суэтин. – Да я тебя…. Да я любого тут….

– А патрончиков хватит в пистолетике? – Колюче сузил глаза Ровконюк. – А то попроси, я подкину. А где и ребята пособят, чем богаты….

Капитан насмехался. Суэтин кинул взгляд на строй, но ничего там не увидел, правда, почувствовал…. Тугая, как струна, неприязнь обдавала особиста.

– С кем воевать-то останешься, Суэтин? Коли всех под распыл пустишь? Ни сегодня-завтра немец прорвёт оборону, ты что ли его сдерживать будешь?

– Родина скажет, встану и я в окоп, не сомневайся!

– Не сомневаюсь. – Сказал Ровконюк, то ли искренне, то ли в насмешку. А потом добавил деловито примирительно: – Ты вот что, Пал Кузьмич, позволь я сам со своими раскумекаю. А ты не вмешайся пока, ладно? Хорошо? Вот и хороводно….

Он обратился лицом к расстрельной команде.

– Рядовой Копылов!

– Я!

– Два шага вперёд!

Отделившийся Копылов встал перед командиром. На лбу краснел отпечаток от вороненого ствола Суэтина.

Комбат угрюмо разглядывал его лицо.

– Встать в общий строй! – В злых-презлых глазах Ровконюка краем промелькнуло уважение.

– Есть!

– А-атделение-э!!! – Заорал команду капитан. – Слушай мою команду-у!!! Ружь-ё-о-о!!! Цельсь-сь…. Пли-и-и!!!

Все восемь ружей синхронно грянули залп. В верхних ярусах оголтело заорали перепуганные вороны.

Званов больше не стоял.


Рассказ от лица Егора Званова.


Град пушечных ломовых ударов сотрясает тело, мгновенно вышибая дых из лёгких. Сознание ещё пытается осмыслить и уловить боль, но твердь земли жестко ударяет в лицо, не давая сосредоточиться на ощущениях. Последнее, что успеваю услышать, это запоздалый рокот выстрелов. А дальше – пусто…. Тёмная как чернила топь. Но не совсем. Что-то клубится вокруг: картинки, образы, слова…. Что это? Последний выплеск угасающего сознания? Плёнка крутится в обратную: остервенелый в своей правоте комбат; перекошенная морда Суэтина и между ними бессловесный Копылов, единственный, кто не стрелял в меня. Что ж, братишка, спасибо! Но зря ты так…. Этот тля, нелюдь Суэтин погубит тебя, прожуёт, не подавится. Я то что? Законченная пьеса по всем законам жанра, а вот ты, паря, подставился…. Всё равно твоя пуля никак не решала, хотя конечно спасибо! Большое тебе спасибо! Не ожидал такого…. Своих бывших подчиненных не осуждаю. Солдат – человек без убеждений, категория подневольная. Скажут: загони патрон и выстрели, не думая, кто там впереди: враг ли, друг, брат али отец – выстрелит. На том и держится войсковая дисциплина. И я бы, приказали – выстрелил. Но Копылов…. Кто знал, что в этом тихоне зреет такая сила. Лихая и правая в своем ключе. Ведь не в том штука, что меня пожалел, а в том, что посмел возразить. Там, где возражать нельзя – смерть. Ставлю себя на его место. Не смог бы как он. И в этом мой позор и моё бесчестие. Нам, разменявшим пятый десяток лет, не грех поучиться у молодых зубастости и жертвенности. А вот не можем. Страх ослушаться начальства поселяется в позвоночнике и умирает вместе с телом. Где я?