– А как вас зовут?
– Ты что, дяденька, у каждой встречной спрашиваешь? Лучше не лезь в чужую душу, оттуда дороги назад нет.
– Дяденька? Я лишь имя…
– Имя – дверь в душу… – шептала словно не шевеля губами. Приковав внимание к голосу.
– Понял. До свидания, – логика и словарный запас меня покинули.
– Добра тебе… – прошептала она и гордо направилась по тропе.
«Добра тебе» – также и Тихон попрощался.
Я направился к перекрестку и благодаря путеводителю спустя сорок минут оказался на густо рассаженной деревьями улице бабушки. Знакомые домишки стали греть душу, наконец родные места. С ногами, разбитыми в кровь, добрел до ворот дома.
Коснулся ладонью кожи лица, словно тысячи раскаленных игл вонзились в распоротую рану. Тоненькими чешуйками кусочки кожи скатывались в ладони. Сукровица покрыла некогда белое ухоженное лицо. Вошел в калитку. Бабушка развешивала стирку во дворе, усердно вытряхивая каждую простынку. Не стал задерживаться ни секунды на палящем солнце, направился в дом, стянув на крыльце пыльную обувь. Ворвался в темное и прохладное помещение, тут же устремился в ванную, открыв кран, набрал полные ладони воды и тихонько опустил лицо в прохладу.
Хотелось кричать от онемения, затем от жжения, затем снова онемения… Медленно поднял голову и всмотрелся в отражение.
– Господи, обгоревшее лицо, кожа облезла, на шее кровавыми вкраплениями зияли порезы словно от ногтей.
Услышал, как захлопнулась входная.
– Бааааа, – протянул.
– Что-что, – вбежала она торопливо в открытую дверь.
– Лицо обгорело, дай что-нибудь.
– Мозгов, да валерианы настойку, чтобы не истерил.
– Я ртом шевелить не могу.
– Вот и молчи, слушать тебя и желания нет. Вон глаза как прищурил, разжать не можешь.
– Дай мазь, какую-нибудь. Лучше б руку сломал, терпимее было бы.
– Пошли, воду нагрею, хоть искупайся, прядки русые посерели от пыли и грязи. Выросли вроде, а не созрели, – бормоча, что-то под нос, схватила она таз и направилась на кухню, греть воду, по-видимому.
Не прошло и сорока минут, как мы с бабушкой – Аглаей Архиповной уже на крыльце попивали ромашковый чай. С лица моего стекала сметана. На царапины она нанесла йод. На шее мне соорудила нагрудник из салфеток. Сил не было даже держать чашку. После принятия деревенских ванн в тазу, хотелось только откинуть голову на кресле-качалке и уснуть до следующего рассвета. Но бабушка с обидой глядела и все намеками бередила позавчерашний разговор.