Доктор Уиллс казался воплощением той сдержанной элегантности, что приходит лишь с годами. Ему было около пятидесяти, но время словно обходило его стороной, оставив только благородные черты: высокий рост, подчёркивавший военную выправку, широкие плечи и осанку, выдававшую привычку владеть пространством. Его лицо – с резко очерченными скулами и лёгкой сединой в тёмных волосах – напоминало портреты старых голливудских актёров: мужественное, но без грубости, с морщинами у глаз, которые лишь добавляли шарма, будто отметины от прожитых, но не растраченных впустую лет. Глаза, серые и проницательные, как сканер, казалось, видели насквозь, но смягчались редкой улыбкой, в которой теплилась тень былого обаяния. Даже в простом наряде – строгие брюки, рубашка с аккуратно закатанными рукавами – он выглядел хорошо. Каждое движение было точным, будто отмеренным циркулем – всё выдавало человека, для которого контроль стал второй натурой. Его красота не кричала, а шептала: «Я знаю себе цену», но за этим шёпотом скрывалось что-то ледяное – что-то, что он не показывал этому миру.
– Элэйн, здравствуй! Как твоё самочувствие? – Доктор Уиллс приветствовал меня тёплой улыбкой.
Элис сдержанно кивнула, хотя я знала, как тяжело ей давалось это профессиональное спокойствие. Именно она была рядом со мной в первые дни после пробуждения, не пытаясь заставить вспомнить забытое, а просто рассказывая о наших совместных приключениях, прогулках и привычках. Как оказалось, мы были подругами всю сознательную жизнь и мне повезло оказаться здесь с ней, под ее присмотром.
Элис была воплощением контрастов – высокая, как молодая ива, но с формами, которые заставляли взгляд задерживаться на плавных изгибах её силуэта. Её чёрные волосы, густые и блестящие, ниспадали каскадом до самой талии, словно река из черного шёлка, переливающегося синевой при каждом повороте головы. Пухлые губы, будто нарисованные художником, всегда казались чуть приоткрытыми, будто она только что замерла между смехом и дерзкой репликой. Но главным оружием были глаза – огромные, миндалевидные, где смешивались оттенки изумруда и речной ряби. Когда она смотрела в упор, казалось, будто видишь сразу две сущности: одну – насмешливую, игривую, другую – глубинную, словно она хранила тайны, о которых не решалась сказать вслух. Её походка, плавная и уверенная, выдавала спортивную закалку, но каждый жест сохранял женственность: когда она поправляла прядь волос, закидывая её за ухо, или скрещивала руки, подчёркивая линию бёдер, казалось, будто она не просто идёт – она танцует с невидимым партнёром. Даже в простой футболке и джинсах ил медицинской форме, Элис выглядела так, будто сошла с обложки журнала, который ещё не успели придумать.