Если кому-то в голову придет идея, что это нелепые, плохо сделанные, неталантливые стихи, пусть так и считает.
Автор при всей своей звонкой самобытности порой активно повторяет сам себя, хоти определенно показывая этим системность своего подхода и перерастание едва рождённых новых форм в ещё более новые, но внутреннего поэтического юмора, который бы скрашивал пусть и оригинальные, но самоповторы, как мне кажется, то ли не хватает, то ли он слишком от слова «внутренний».
Удалив самого себя из мира сегодняшней реальности (не столько для её разрушения, сколько для исправления), автор оказывается в одиночестве. У него, однако, могут быть поклонники и поклонницы, оценившие, казалось бы, чрезмерную глубину и элитарность, которые вместе с ним извлекают из стихов внешний юмор: смеются, а точнее, ржут над нормой.
Нарушение нормы во имя её развития, каким бы оно ни было, это успех нашего поэта.
Но норма, хоть и реформированная, может прятаться и в кружева ненормальности – здесь в этих стихах это порою заметно.
По этим недостихам можно следить за, как выразился сам автор, «эволюцией личности стиха».
В этом смысле его более чем уместно сравнить с Рембо. Только со спецификой русской души.
И пусть корона русского Рембо ему пока что явно великовато, но направления выборно верна.
Желаю автору самовыразиться как можно более нестандартно и точно.
Эпиграф: Человеку дозволено всё лишь в выборе тюрьмы для своего вседозволия, ибо истинная свобода – это свобода от вседозволия, это свобода «для» индивидуальной в своею коллективности добродетели, а не «от»..
Зачастую предисловие отцов столь крупных, как с точки зрения физического и интеллектуального масштаба, так и с точки созерцания внутренне пассионарной отвратительности, работ пишутся с целью извинения и пояснения, с целью представить театру обычай квазипремордиальную скромность, носящую маску традиции, которая, пусть и носится на том, что у скромности заменяет лицо, успела наживо прирасти к бессмертию пятой точке.
Обычай обзывать свой труд скромным призван не столько преклонить колено пред тем, кто его лицезрел, сколько занизить ожидания, дабы не показаться после чрезмерно громословным болтуном, чьи лишние хромосомы мнят из себя злато, мнящие из себя ту несравненную величественность, которую последние несколько Сатурнов принято именовать «мысль», а её кольца – человеком, который, несмотря на то что является отцом процесса притворство последовательности событий «процессом» так и не стал челом века, будучи Вальхаллой олимпийских эпох.