И вот дед, отец, художник, международник, высшей квалификации, присвоенной ещё до появления катаклизмочек, шёл и швырял ноги в растопырку, но, что бы они не оставили своего хозяина босиком на снегу, осваивал новую походку – иноходца – коня!
Шагал по полям, горам, полянам – шагал размашисто. Но спокойно, предварительно уложив в свои скороснегоходы, – прыгоходы, по три стельки в каждый ботинок, – мокроступы, очень похожие, неет, совсем не похожие, …в которых французы трусцой убегали, из Москвы.
Ходил он в них, как иноходец – конь – иноходец, есть такие, они не уроды, но и в кавалерию их товарищ Будённый не брал.
Но деду, прыть скаковой кобылы – лошади, была не нужна, хотя ходил он теперь весьма странно, почти как туристы, которые идут в жару, в полдень на нашу скалу – Утюг, а рюкзак – спальник, пища, запас воды, и другого питания, хотя там и вода есть, и не так уж и холодно, ночевать летом на скалах. Тем более они идут попарно, он – она, он – оно. Так теплее получается. Мораль? Да какая тут мораль! Это называется гражданский брак, надолго, на всю жизнь – на целый сезон, на целый месяц, краше её не было. Вот уж, сколько дней, но деду их наука, такаая, не нужна. Он уже давно и один раз. Поэтому походка его не смущала. Ни его самого и конечно туристов, которых к зиме заметно поубавилось.
А потому он шёл – скакал просто; левая рука и нога вперёд, потом правая нога вперёд, наука не сложная, но требует навыка, а эти красавицы – писатые, ой, нет, писаные, бабка и прабабка, зубки показывают, хохочут, та, что постарше, с курским – брянским акцентом, как настоящие москали.
– Чавой та ты, дурашёк ходишь, в энтих шкрёббалах?!
– Ты ж у их как хреновый клоованн, в московском цирке – не смеяцца хоццаа, плакать тянить, глядючи на тебя… Что тебе скажут, тебе, твои вундеркиндята – твои ученики, глядя на твоё цирковое кряхтение, они – то дурёхи не понимают, что такое психотерапия, – это же ботинки с царского плеча, хорошо хоть не штаны, каак тут будет звучать – штаны, с царского простите, с плеча – зада?! А вот эти ботинки греют не только эти ноги, а и душу. Ведь так оно и вышло – не успел он отчеканить строевым шагом иноходца, сто шагов, как вся хворь и недомогания, в обнимку с депрессией, – ушла навсегда, – в, Чаа – ча – ча…
Он даже, когда только проснулся, понял, что сработали и молитвы и мантры – утверждения, но что бы вот таак, резко, такого раньше с ним не случалось. Было чему удивляться.