… А ведь были же, были, и не так давно, говорят трепачи…, ой, нет, профессура, были, имелись, каких – то десяток миллионов лет тому. Даа… Поздно родился, воот бы…
Водичка оказалась, конечно, мокрая, как и полагалось, но такая свеженькая, святая, как в Рождественские морозы.
А она, краса, русая коса, почти шептала моему сердечку, левее, немного, левее, чуть позже пела – правее.
Я даже не добрался до буйков, которые всегда кричали стоп, дальше ни шагу. Да и спасатели ещё не прибыли. Рановато. А хорошо бы и отдохнуть уже на красном буйке. Дудки! Никакого отдыха и перекура.
… Серебряные струны её сердца, почти Арфа в Большом театре, трелями соловьиными живойкрасавицы в полголоса пропели -ныряяй!!! Правда, последнее, слово -крещендо, как литавры. Как нагайка для рысаков не орловских…
Какой тебе ныряй, у меня же не шлем-шар на голове, водолазный. Отдышался. Опустил голову под воду. Посмотрел, и чуть не пошёл ко дну от такого, …шагами даже прошёлся, забыл, что я в воде, неет, таки под водой. А оно, оно там сияло. Такое только в кино показывают, лучики идут, сияют от этой кучи драгоценных каменюк и металла золотоплатинового, во все стороны света…идут, северным сиянием перемаргиваются…с морским царём-батюшкой перемигиваются.
Он, ну, я – резко сделал вдох, искры из глаз сыпанули, и взял курс на это сияние.
Правая рука – загребущая, схватила это сверкающее, теперь как сварка-огниво, а оно, это огниво казалось и руку обожгло. Ладонь будто прошили швейной строчкой, машинкой швейной,– «Зингер». Сунул молниеносно в плавки. И бегом, что силы, замахал руками и, взял курс прямо на неё, эту красу. А она, а она. Совсем истеричным, меццо – сопрано,дебелых певичек,такое громкое ржание, почти орловских красавцев, племенных рысаков…
И куда девалась ласковая мелодия, её, наверное, ласковых, наверное, нежных, наверное, вишнёвых, и, уж точно… медоовых губ…
Она кричала…
– Ну, ну что ты, ну нырни ещё хоть раз. Ну, хоть один разок!!! Чуть левее плыви. Ныряй!!! Левее!!! Ныряяй! Ныыряяяай…
А он, будущий художник, запел, правда, про себя, почти Фёдор Иванович, эх раз ещё рраз, ещё много, много раз…
– Не буду…
И тебя забуду. Холодно. Замёрз.
– Узурпатор…
Не стану, а топотом не встану…
Потом, изойду поотом, холодным, предсмертным… нырять…
Сказал он сам себе внутренним голосом.