– У меня до сих пор бывают приступы, – кисло ответил он. – Каждый раз после того, как я поем фазана.
«Которого я запретила тебе есть», – мысленно добавила Лин.
– Лин всего лишь стремится обрести мудрость, которая поможет ей исцелять больных и облегчать их страдания, – продолжала Мариам. – Я уверена, вы ничего не имеете против этого.
Лафонт закряхтел.
– Я знаю вот что. Даже ваши соплеменники считают, что медицина не женское занятие, – обратился он к Лин. – Я знаю, что нельзя позволять вам копаться в книгах и незаконно приобретать знания, не предназначенные для таких, как вы. – Он перегнулся через прилавок. – Возитесь лучше со своими амулетами и волшебными побрякушками. Вам что, мало мудрости, ашкары?
В эту минуту Лин увидела себя глазами книготорговца. Бесправное существо, не такое, как все нормальные люди, а может, даже вообще не человек. Она была одета в традиционные цвета ашкаров, как требовали законы Кастеллана, – серое платье, синий жакет. А на шее у нее, на цепочке, висел обязательный опознавательный знак ее народа – небольшое золотое кольцо. Эта подвеска раньше принадлежала матери Лин.
Но не только одежда и символ выделяли ее из толпы. Это было у нее в крови, в ее манере разговаривать и двигаться; это было нечто неуловимое, невидимое, и иногда ей казалось, что оно окутывает ее, липнет к ней, как туман. При виде Лин любому сразу становилось ясно, что она – женщина из народа ашкаров, чужая. Даже иностранные моряки, толпившиеся в порту, не считались в Кастеллане чужими. У приезжих были четкие роли и место в мире. У ашкаров – не было.
«Вам что, мало мудрости, ашкары?» Все граждане Кастеллана в той или иной степени испытывали враждебность к ним. Раскол уничтожил всю магию в этом мире, «стер» ее. Всю, кроме слабых заклинаний и талисманов, несущих в себе гематри[4], древнюю магию народа ашкаров. Поэтому народ Лин так ненавидели – и одновременно завидовали ему. Поэтому для них существовали особые законы. Поэтому им запрещалось после захода солнца покидать Солт – квартал, окруженный высокими стенами, где они обязаны были селиться. Как будто по ночам они совершали какие-то злодеяния.
Лафонт снова покачал головой и отвернулся.
– Эти книги не предназначены для того, чтобы их читали такие, как вы, и на то есть причины. Если захотите приобрести что-то другое, приходите. Мои двери открыты.