Несколько месяцев спустя его сердце не выдержало. Он умер прямо за обеденным столом, оставив Марту и Питера одних в чужой стране.
После смерти Фридриха вся тяжесть жизни легла на плечи Питера. Мастерская осталась, но долгов было столько, что даже мысли о прибыли казались нелепыми.
Марта старалась поддерживать сына, но её лицо с каждым днём становилось всё мрачнее.
– Мы должны держаться, Питер, – говорила она. – Твой отец верил в тебя.
Питер кивал, но в душе он чувствовал себя загнанным в угол. Каждый день был одинаковым: работа, штрафы, налоги, усталость.
А где-то неподалеку молодые швабы гоняли на кабриолетах, смеялись, устраивали вечеринки. Их беззаботная жизнь казалась Питеру издевательством.
– Почему у них всё, а у меня ничего? – шептал он себе, раз за разом.
Это чувство зависти и обиды всё больше охватывало его, превращаясь в ледяной ком, который не давал ему покоя.
Петер Моонг чувствовал себя чужим среди своих одноклассников в местной школе Вальдхайма. Это были дети швабов, состоятельных и влиятельных семей, чьи корни уходили в глубь немецкой истории. Их фамилии звучали в округе с уважением: Гроссы, Вайгели, Лангхаусы. У них всегда было всё самое лучшее.
Летом они гоняли на блестящих кабриолетах с откидным верхом, волосы развевались на ветру, а громкая музыка из дорогих колонок доносилась до каждого уголка деревушки. Зимой они пересаживались в просторные и теплые "Мерседесы", на которых ездили к Альпам кататься на лыжах. Петер часто наблюдал за этим, стоя у автобусной остановки с рюкзаком за плечами.
– Эй, Моонг, – выкрикнул однажды Томас Вайгель, известный своими острыми шутками. – Когда ты уже приедешь на нормальной машине, а не на этом драндулете?
Петер молча потупил взгляд, стараясь не выдать своей злости. Его старый, дышащий на ладан "Опель Кадет" никак не мог сравниться с машинами Вайгеля или других одноклассников.
Их беззаботные улыбки и праздная жизнь резали ему душу. Петер вставал каждый день до рассвета, чтобы успеть доделать дела в мастерской. Ему приходилось пилить, строгать, грузить тяжелые брикеты. Его руки покрылись мозолями, а спина начала болеть уже в двадцать лет.
Особенно больно становилось, когда кто-то из бывших одноклассников делал вид, будто искренне интересуется его жизнью.
– Петер, как твоя мастерская? Всё так же работаешь с деревом? – спрашивала Кристина Лангхаус, облокотившись на сверкающий кабриолет.