Корнею удавалось даже пофилософствовать. По мнению Пчелкина, у хорошей шутки должна быть нелёгкая судьба. По настоящему хорошей шутке, считал Корней, очень трудно родиться вот так сразу. А уж тем более, потом еще и пробиваться в этой жизни. Во всяком случае, до тех пор, пока она не заслужит право на ту самую жизнь. Так сказать, из уст в уста, в умах и сердцах и т. д. и т. п.
Большей частью, в шутку, как и в правду, верят не все и не сразу, утверждал Корней. Хотя, он и допускал, что бывают и исключения. И тогда шутка врывается в нашу жизнь сразу и навсегда, живет долго и счастливо. Так сказать, на радость автору и людям.
По этому поводу Корней Пчелкин развил даже целую теорию. А его околонаучный вывод «О природе правды и шутки» мог вполне вылиться в премудрый трактат. Правда, для этого Корнею нужно было родиться на пару веков пораньше. В основе этой нешуточной идеи Пчелкина лежало его собственное глубокое жизненное убеждение. Мол, как и правду, некоторые шутки не то что бы не любят, но определенно недолюбливают. А порой, даже и опасаются.
Если быть совсем точным, то шутки над собой, по мнению Пчелкина, не любит никто. Ни-и о-дин! Ну в смысле, ни один психически нормальный, в здравом уме и твердой памяти человек. Кто станет до слез ухохатываться над самим собой? Правильно, никто.
Точно так же, как не любят и правдоискателей, вроде самого Пчелкина. Этаких неугомонных правдолюбцев. Впрочем, как и неугомонных шутников над всем и вся. Нет, с такими шутниками, конечно, весело, допускал Пчелкин. Их-то, в отличие от правдолюбцев, хоть уважают больше. Но где-то в глубине души их тоже недолюбливают, а начальство даже и побаивается.
Взять скажем, к примеру, прогульщика-правдолюбца. С ним, любому начальству, всё предельно ясно. Чего не скажешь о шутнике?! Да будь он хоть трижды прогульщиком, никакой ясности с ним нет. Даже у самого умного начальства никакой ясности с шутниками нет. Начальству даже объяснения с такого нарушителя брать бесполезно. Потому как, может оказаться так, что по смыслу не то что ясности, а вообще никакого смысла нет в его объяснениях. Ну ведь, правда же?! Пойди, разбери этого шутника. Бывает, что и совсем даже не понятно, отшучивается он так, или вежливо посылает начальство.
Чувствовать-же себя дураком, не хочет никто. Ни один начальник. По сему, считал Пчелкин, надо начать с рассказов, хотя и шуточных, но непременно про жизнь. Мучиться по поводу того, как ему писать – взаправду или в шутку, Корней уже и не мог. В итоге, что получилось, то получилось. Возможно даже это будет новый жанр, правдивая шутка.