Новороссы и эрдлингены, и несколько азиан – все основные идеонарии2 Союза. Все, что остались верными.
– Мама, а когда мы приедем?
– Уже скоро. Сейчас поспишь, а проснёшься – и мы на месте.
«Вечная ложь во благо. Как же повезло, что я сама – без детей.»
– Товарищ… Яна, да? Этот парень, похоже, один остался. Я возьму временное опекунство, до… в общем, до когда нужно.
Лет сорок. По лицу – как раскалённую сковороду протащили. Половины волос нет. Улыбается. Рядом – мальчик. Сидит молча, неестественно прямо. Целый, пара ссадин только. Смотрит прямо перед собой.
– Благодарю вас. Какие-нибудь лекарства?..
– Спасибо, у меня всё с собой.
Пара слов здесь. Успокаивающая фраза там. Поправить маску. Проигнорировать детский плач. Вот и всё, да? Это ведь правда всё?
На задней площадке теснились кресла, установленные совсем недавно. В гермотрак, рассчитанный на шестьдесят пассажиров, набилось больше восьмидесяти и набилось бы ещё больше, но системы очистки воздуха имели собственные пределы.
«Да и эти – все ли доедут?»
Яна поймала себя на мысли, что думает об остальных пассажирах, как об «этих», и покраснела от стыда. Она ведь и сама – «эта». Обычная присягнувшая, невесть как отобранная к эвакуации. Если уж везут раненых, больных и наскоро прооперированных – то каждый из них ценен, как настоящее сокровище. Ещё и батальон мобильных сил в охранении…
Пара лиц в салоне точно казались знакомыми: видела в репортажах с каких-то конференций, посвящённых промышленным и научным проектам. Наверняка и прочие – специалисты, каких поискать.
И дети.
Из убежищ к местам эвакуации добрались не все. Саму Яну разбудили посреди ночи, замотали в комплект защиты и вывели в галерею, с десятком таких же «счастливчиков», отправленных на эвакопункт. Солдат, упакованных в обычные городские «Панцири», ни о чём не спрашивали – те и между собой общались посредством линков, не произнося ни слова и не глядя на подопечных. С собой – только герметичный рюкзачок с предметами личной гигиены, пайками и парой безделушек. Прошлое – прошлому.
Солдаты чего-то ждали. Застыли тёмными статуями, не шевелясь, потом – выбросили наружу парочку дронов, подождали ещё – и потащили гражданских в хищное нутро города.
Тогда Яна и увидела первый бой. Вернее, сперва услышала.
На юге, где-то за Московской осевой магистралью, пульсировали вспышки, и в такт им, с запозданием, доносился тяжёлый гул. Обгоревшие сормовские башни вдоль Кима высились тёмными, без единого огонька, громадами, освещаемые лишь отблесками далёких взрывов. Ущельями меж домов их тесная группа вышла к безымянному проезду, где стояли раздолбанный в хлам автобус и два военных автомобиля с турелями на крышах. Канонада, вспышки и топот ног – без единой мысли, почти без страха.