– Ясно, – буркнул я и подумал: «Ещё забота».
Я взялся за ручку двери, но остановился и обернулся к деду.
– А что, дед Анисим, отец Окимий сам всех принимал или ему заместитель помогал?
Дед Анисим замялся, видно было, что ответ ему был не по душе, но всё-таки сказал:
– Конечно, и помощник может управиться. Тока человеку-то приятно внимание и забота настоятеля, а не кого-то там.
– Кого-то там? – хмыкнул я. – С каких это пор ты стал так пренебрежителен к брату Фивию? Помнится, он твой первый друг.
У деда Анисима покраснел лоб и кончик носа, он открыл было рот, чтобы ответить, но ничего не сказал и отвернулся.
– Пошли, – я открыл дверь, переступил порог и оглянулся.
– Куды пошли-та? – опешил тот. – Ты ступай, а мне не по сану на соборе-то быть. Я тут на скамье посижу.
– Ну вот, а хотел подсказывать мне, если, что не так, – улыбнулся я и хотел уже прикрыть дверь.
– Погодь! – подскочил дед.
Он заворотил широкую рубаху и полез в карман брюк. Достал маленькую чёрную клипсу и протянул её мне.
– Во! На! Чуть не забыл. Отец Ануфрий дал. Ты поглянь, там чтой-то сделать надоть. И на ухо цепляй. Тогда я всё услышу, а ежели что, подскажу. Понял?
Я взял клипсу и узнал в ней прибор дистанционного преобразователя звука «Ухо», кнопка активатора на ней уже горела.
– Похоже, отец Ануфрий её уже подключил к твоему браслету.
– Подключил, подключил, – закивал дед Анисим, – себе цепляй и заработает.
– Ну, хорошо, – сказал я, прилаживая «Ухо», – оброс я тут у вас, так что за волосами не видно будет. А про себя подумал: «Вряд ли что секретное на соборе будет. Фивий же тут. Да и потом, всегда отключить можно».
Дед уселся на скамью, а я вошёл в зал.
***
Соборная была просторным прямоугольным залом шагов десять в длину и шесть в ширину. В центре матово поблёскивал гранями полуметровый куб-проектор, стоящий на металлической треноге.
Напротив входа на глухой белой стене был изображён Иисус Христос на горе Фавор в момент его преображения. Под ним на деревянном помосте стояло кресло с высокой резной спинкой и широкими подлокотниками3. Справа от кресла расположился низкий столик для бумаг, слева – табурет, видимо, для просителей. Стены по обеим сторонам зала прорезали узкие высокие окна с разноцветными витражными стёклами. В простенках между ними висели картины на библейские сюжеты, нарисованные, как мне рассказывали, Серафимом – монастырским художником, под началом которого работала наша иконописная мастерская. Вдоль стен стояли широкие лавки. И столик, и табурет, и лавки были обиты бордовым бархатом.