В углах зала – канделябры. В каждом из них по четыре толстые свечи. И хотя солнце ещё не окончательно скрылось за горами, свечи уже горели. Холодные солнечные лучи заходящего осеннего солнца, проникали через витражи правой стены и, согретые тёплым пламенем свечей, наполняли зал мягким живым светом.
Я подошёл к проектору и включил его. В правом нижнем углу каждой из его граней приветливо загорелся зелёный огонёк.
Дверь тихо скрипнула, и показалась физиономия деда Анисима.
– Чего тебе?
Он не ответил, только закивал головой на кресло.
– А то я не соображу! – в сердцах буркнул я.
Дед хмыкнул и прикрыл дверь.
Я прошёл на возвышение, прислонил настоятельский жезл к стене и сел в кресло. Поёрзал, устраиваясь, сидеть было непривычно жёстко и неудобно, но делать нечего, потерплю. Браслет показывал уже без пятнадцати пять.
«Пора», – только успел подумать я, как тёмное окно проектора посветлело, на нём мелькнула картинка чужой комнаты, и я увидел строгие светлые карие глаза брат Климентия. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, и глубокие продольные морщины на его щеках смягчились, спрятались в густую чёрную бороду.
– Здравствуй, брат Олаф! Рад тебя видеть в добром здравии.
– Здравствуйте, брат Климентий, спасибо. Как ваше здоровье?
– Слава Богу!
– Надеюсь, у вас добрые вести? – спросил я и провёл рукой по волосам: незаметно отключил преобразователь звука. Не к чему деду слушать наш разговор.
Брат Климентий смотрел на меня какое-то время, наконец, сказал:
– Ты знаешь, Олаф, я всегда поддерживал отца Окимия, а теперь поддерживаю и тебя в научных исследованиях. Я так же, как и вы, считаю единственно верным в познании Бога – научный подход, как это и не странно звучит для большинства моих собратьев. И я рад, что уже при моей жизни это стало возможным. Да… Всё меняется. Мы уже можем увидеть мысль, пытаемся объяснить её природу, пусть пока только в лабораториях. И не только мысль. Человек всегда стремился понять и объяснить непостижимое.
Он задумался.
Мне не терпелось узнать о принятом решении, и я тихо кашлянул, напоминая о себе.
Он очнулся и заговорил:
– Конечно, церковь не может отрицать очевидного. Месяц назад Департамент религиозного согласия созывал Всемирный конфессиональный собор. На нём я представил информацию о вашем открытии. Ну, что сказать…, – брат Климентий потёр лоб, – сказать, что все были потрясены, значит, ничего не сказать. И потрясены не столь вашими с отцом Окимием научными выводами о божественном, о грядущем конце света. В конце концов, это не новость, ибо о нём мы читаем в Библии. Потрясены тем, что вы научно обосновываете не только скорое наступление апокалипсиса, но и саму возможность его избежать! Сознательное повышение человечеством своей духовности и глобальное повышение вибрационного поля Земли? Как такое возможно? Как вообще можно избежать апокалипсис, который предсказан священной Библией и не только ею! Конечно, собор не принял никакого решения. В резолюции мы зафиксировали необходимость обдумать сложившуюся ситуацию, и передать результаты ваших научных исследований светским учёным. Вопрос касается всех, и мы не можем это скрывать, – он откинулся на спинку и выжидающе посмотрел на меня.