Мне было семнадцать, но в этот момент я уже была замужем за взрослым мужчиной и знала такое, о чем Верочка, возможно, начала догадываться лет через двадцать после того памятного вечера. Я танцевала с Андреем, над залом плыло «Там, где клен стоит над речной волной…», мы ничего себе не позволяли, его правая рука не опускалась ниже моей талии, мы мило улыбались друг другу, но время от времени он наклонял ко мне свою голову, и я вливала ему в ухо яд не хуже того, что влил Клавдий своему брату, чтобы отобрать у него и королеву, и королевство, и левая рука Андрея, та, что лежала на моей спине, лихорадочно мяла шелк моего платья.
Следующие танцы я лихо отпрыгала с беснующейся молодой толпой, а потом Андрей пригласил меня, и мы снова поплыли по залу, словно были одни в этом мире, и уж теперь он прижал меня к себе, к горячему телу под голубыми джинсами, которых в то время почти ни у кого не было, а Андрей как прилетел в этих джинсах в наш большой сибирский город из какой-то там Элисты, так и ходил в них и двух рубашках, меняя одну на другую по мере загрязнения.
Он целовал мои волосы, прикасался щекой к моей щеке, косил на меня голубым глазом, как косится породистый воспитанный пес, когда ты в первый раз пытаешься погладить его по голове. И снова наклонял ко мне ухо, чтобы услышать… Что? Я молчала. В этот раз я молчала. Но он уже завелся. Прошел мимо ошарашенной Верочки с ее ощерившейся мордочкой и снова пригласил меня. Конечно, я наградила его за это, сказала ему то, что он хотел услышать. Словами, которые, возможно, он, мужчина, уже после армии, слышал от молоденькой девчонки впервые. И Андрей начал целовать меня, жарко, в губы, танцующие рядом пары останавливались, в изумлении смотрели на нас. И Верочка видела это. Притаившись в темном углу рекреации, она теребила крутой локон, выбившийся из прически, ее мордочка исказилась и сморщилась, как трюфель, а в глазах стояли слезы. Мне было односвойственно.
А потом я ушла. Моя тетка жила рядом с университетом, я всегда уходила с дискотек к ней, в ее теплую уютную квартиру, уставленную дорогими фарфоровыми статуэтками. Мы сидели на кухне, пили горячее молоко с печеньем, позвонил муж, убедился, что я у тетки, а не Бог знает в какой постели с Бог знает каким молокососом.
В общаге в это время разворачивалась трагедия…