***
Жизнь молодой семьи наладилась, неспешно потекла вперед, как текут в туманные дали реки. И все бы ничего, да только маленькая Василиса была уж больно слабой и болезненной. Стоило сквозняку дунуть, она принималась кашлять и чихать. Иринушка старалась уберечь дочку от всего, осенью и зимой она почти не выпускала ее на улицу, кутала в теплые платки да сажала на теплую печь. Других детей у них с Василием не народилось, поэтому вся материнская забота досталась одной-единственной дочке.
Василиса почти все время сидела на печи, точно воробушек, смотрела на мать большими голубыми глазами. Личико ее было бледным и печальным.
– Ничего, Василиска, не вечно тебе на печи сидеть! Подрастешь, окрепнешь, и будешь с деревенскими пострелятами по лугам да пригоркам бегать, в лапту, в салки играть.
Когда девочке исполнилось пять лет, Василий не выдержал и строго сказал жене:
– А ну, Иринушка, хватит уже девку нашу на печи мурыжить! Она у тебя дома скоро зачахнет – людей-то только из окошка видает! Ей гулять, бегать надо, а не под твоими шалями да одеялами сидеть!
Василиса, услышав слова отца, вся встрепенулась, ожила, глаза ее загорелись яркими огоньками. Но взглянув на мать, она снова поникла. Иринушка покачала головой, нахмурилась.
– А поди как заболеет? Нет уж! Пусть дома сидит! Здоровее будет! – строго ответила она.
– Да что ты над ней, как курица над яйцом кудахчешь? Отпусти девку погулять! – не унимался Василий.
Но Иринушка была непреклонна. Уперев руки в боки, она топнула ногой и погрозила дочери пальцем.
– Не слушай отца, Василиска, – наказала она. – Сам бы хоть раз у твоей постели посидел во время болезни, не хорохорился бы так!
Девочка ничего не ответила, отвернулась, опустила светловолосую голову низко-низко. Из больших голубых глаз капнули на шерстяную шаль две прозрачные слезинки.
Через несколько дней, когда Иринушка с утра ушла на сенокос, Василий подошел к печи и шепнул дочери:
– А ну, Василиска, слазь-ка давай на пол!
Девочка удивленно взглянула на него и покачала головой.
– Маменька не велела с печи слезать, вот и обед у меня тут, в узелке завязан.
Василий взглянул на кувшин сливок, обмотанный старым тряпьем и поморщился.
– Там, на лугу, сурепка наросла, ребята, наверное, уж до отвала наелись, а ты ее в жизни не пробовала! Знаешь, какая вкусная?