Я разворачиваюсь и бегу.
Изо рта – пар, белый-белый, густой, как можжевеловый дым. Солнце слепит. Снег раскален, снег жалит лицо, я тону в нем, тону, и с каждым прыжком все труднее выдернуть себя из пучины.
Если я остановлюсь, я ухну в него с головой. И тогда за мной придут они. Они все ближе; они совсем рядом; я слышу их запахи, я чую азарт и адреналин, и их желание догнать, поймать, присвоить стучит у меня в ушах. Я скачу зигзагами, как подстреленный заяц, я несусь, и деревья все ближе.
Ныряю в подлесок, оборачиваюсь и понимаю: да им все равно. Они проламывают заснеженные кусты, как бумагу, и я как-то вдруг сразу верю: нет здесь такого дерева, которое они не смогли бы покорить.
Прятаться негде. Бежать некуда, но я бегу. Пусть я куплю лишь полминутки времени, но это значит – еще целых тридцать секунд до того, как зубы распорют мое брюхо.
Несусь на шум. Впереди – гомон бурной реки, перемалывающей обломки льдин; позади – грохот чужого дыхания.
Вот один из них останавливается, закидывает голову и воет, и у меня все стынет внутри.
Они найдут меня здесь. Они совсем близко, и когда они догонят – когда зубы сомкнутся у меня на шее – все закончится.
Моя смерть гонит меня к реке, и река в этот сезон тоже дышит смертью.
Я не знаю, умею ли я плавать.
Я вся, кажется, состою из этого запаха – чужого, пронзительного, свернувшегося в горле ядовитой змеей.
Это запах борщевика. Это запах волчьего лыка. Это запах родового проклятия, мха на кладбищенских арках, манка над болотным бочагом, свечей во славу Полуночи.
Это запах смерти.
Я смотрю в ее глаза – и прыгаю. Вода заливается в панически распахнутую пасть, и льдины с треском сталкиваются над головой.
* * *
Я проснулась и села.
Вдох – выдох – и колотящееся сердце, успокаиваясь, признает: это все давно неправда, это все прошло и осталось далеко позади.
Ты выплыла, Кесса. Ты справилась, и ты нашла другую дорогу, где больше ничем не пахнет.
Я потянулась к часам: довольно рано, но ложиться снова нет уже смысла. Отбросила одеяло, села, и холод вцепился в голые колени; умылась, почистила зубы и сжевала сваренное с вечера яйцо.
Рыбы сожри этого Ардена. Должно быть, он совсем недавно в Огице и еще не привык, что какие-то вещи, естественные на центральных территориях, здесь считаются ужасным хамством (спасибо за это всем богам сразу).