Глава 2: Тени сомнения
Пронизывающий холод Схолы Прогениум, места холодного камня и еще более холодных сердец, впивался в тонкую плоть Амары, постоянное, грызущее напоминание о суровых реалиях ее существования. Серые, безликие стены из феррокрита окружали ее, их поверхности были холодными и непреклонными, как сердца настоятельниц строевых училищ, украшенные только суровыми, стилизованными изображениями сурового, неумолимого лика Императора и стилизованной Аквилы Империума, символов власти, которую она едва понимала, но которую учили почитать с беспрекословной преданностью. Переработанный воздух, затхлый и разреженный, душил ее легкие, неся слабый металлический привкус пролитой крови и вездесущий, приторный запах дезинфицирующего средства, стерильного парфюма, который мало что мог сделать, чтобы скрыть скрытый смрад страха, пота и отчаяния, пронизывающий каждый уголок Схолы.
Воспоминания, отрывочные и мимолетные, мелькали в ее сознании, словно угасающие угли, борющиеся с резким ветром, отблески жизни, которую она едва помнила, жизни, которая казалась такой же далекой и нереальной, как полузабытый сон. Жизнь до Схолы, до Императора, до бесконечных, сокрушительных муштр и жестокой, беспощадной идеологической обработки.
Она увидела себя, маленького испуганного ребенка с широко открытыми невинными глазами, крепко прижимающегося к руке матери, тепло ее прикосновения – далеким воспоминанием, фантомной конечностью, болящей в вечном холоде Схолы. Воспоминания о нежной улыбке матери, успокаивающий ритм ее голоса были подобны шепоту на ветру, едва слышимому за резкими заявлениями настоятельниц. Она слышала отголоски смеха, радостные крики ее братьев и сестер, играющих на залитых солнцем полях Веридиан Прайм, их лица были размыты и нечетки, словно фигуры, мелькающие сквозь клубящийся туман, их голоса слабо отдавались эхом в заброшенных коридорах ее разума. Она помнила тепло и безопасность их дома, успокаивающий аромат свежеиспеченного хлеба, доносившийся из кухни, яркие, жизнеутверждающие цвета неба Веридиан Прайм до того, как оно было задушено маслянистым черным дымом войны и пепла. Эти воспоминания, драгоценные, душераздирающие фрагменты потерянного мира, были одновременно утешением и мучением, горько-сладким напоминанием о том, что она потеряла, о том, что она никогда не сможет вернуть, о жизни, украденной у нее жестокой реальностью 41-го тысячелетия.