– Свобода, говоришь?
Антон потянулся к карману брюк, достал документы и поднес к пламени.
– Гори, гори ясно…
Он потушил занявшийся огонь, когда страницы обгорели настолько, что еще можно было разобрать имя; бросил паспорт в сторону от машины, права – чуть ближе, будто при ударе документы выпали из бардачка или нагрудного кармана, пролетев сквозь лопнувшие от жара стекла автомобиля.
Версия маловероятная, но Антон знал, чем ее подкрепить. Залезть в базу и сменить владельца задним числом под силу даже ламеру. Оставался пустяк: новые документы и билет на самолет.
С той поры он в бегах. А ведь всё так хорошо начиналось.
Антон.
В четырнадцать лет Антон не сомневался: ему уготована великая судьба. Не зря же природа или высшие силы наградили его редкостным интеллектом. Он может податься в политики и изменить мир, воздвигнуть корпоративную империю, а если надоест суета, уехать в Шотландию и основать клан целиком из выдающихся потомков. Тропы жизни расстилались у ног шелковыми коврами: ступай на любую, дружок, всё получится. Смерти нет, выход всегда найдется, ведь небу ты для чего-то нужен. Собственно, об этом Антон и размышлял, когда, засмотревшись на звезды, чуть не рухнул навзничь на лед.
Дальше он шел уже медленно, осторожно, но так, чтобы успеть повесить куртку, сложить содержимое ранца на краю парты под углом в девяносто градусов и оставить в запасе пять минут для непредвиденных обстоятельств.
Полдня снова коту под хвост – бесполезный треп по отставшей лет на десять программе. К урокам он не готовился, лишь мельком просмотрел темы. Если спросят, найдет что сказать.
Скорей бы ответил московский интернат: из провинции попасть туда почти невозможно, но с его олимпиадами и характеристикой от директора шанс есть, и немалый. Пойдет на физмат, а летом – компьютерная школа под Костромой. Оттуда в Бауманку поступит или ИТМО, или МГУ. Мечта.
Если откажут, придется остаться в убогой районной школе. Об этом размышлять не хотелось.
Каждое утро он шел через школьный стадион, подныривал под трубы теплотрассы, изогнутые в букву «П». Шагать следовало торопливо, отводя глаза от звериных трупов: придушенной кошки и отрубленной головы пса. Бордоский дог. Широкая бронзовая морда в складку. Без туловища. И рядом его передняя лапа – левая. Они лежали несколько недель, но морозной сибирской осенью трупы не пахли и не вздувались, и Антон представлял, что это муляж, что внутри вата и глаза у него из пластика.