Конечно, если он знал Элен, ему было ясно, что она мне не пара. Это было ясно и мне самому – если бы не перенос, мы бы никогда не пересеклись. И не потому, что из разных стран, а потому, что из разных слоёв. Я и на "большой земле" был почти в самом низу социальной лестницы, недоучившийся студент, с позором изгнанный из университета и перебивающийся случайными заработками, а Элен…
Я снова вспомнил тот день. Мы прятались в заброшенном доме, что попался на пути. Когда я увидел его пустые глазницы, не задумываясь, свернул туда – огромный десятиэтажный домина, построенный, явно, ещё в двадцатом, а то и в девятнадцатом веке – прятаться там можно было всю жизнь. Теперь я понимал, что этот дом спас нас не только от чёрных, но и от охотников.
Мы стояли в крохотном сломанном лифте, заваленном мусором и обломками мебели, накопившейся за годы мародёрства. Я и Элен с трудом протиснулись в него. Негры, не заметив нас, прошли по лестнице мимо; случилось то, чего я и боялся – чёрных прибавилось, теперь их было уже человек шесть. Мы с Элен стояли, прижавшись друг к другу, и слушали, как удаляются голоса местной гопоты. Я с удивлением почувствовал, как в меня упираются маленькие твёрдые соски, и девчонка при этом ни капли не стесняется, словно не первый раз уже встречалась с мужиками. В голове у меня понеслись мысли о французском распутстве и о раннем взрослении французских детей, я постарался отодвинуться, на сколько это было возможно; ещё не хватало обниматься с подростком. Но взгляд, который девчонка кинула на меня, когда я стал отодвигаться, поразил – в нем светилось взрослое женское понимание – как будто она старше меня!
– Ты это, давай не прижимайся, – зашептал я. – Маленькая ещё.
Я не знал, поняла она тогда адскую смесь языков, на которых разговаривают в городе, или догадалась интуитивно, по-женски. Она вдруг жарко зашептала мне в ответ что-то по-французски. Я выхватил лишь одно слово, которое понял – лямур – и отодвинулся ещё дальше, вжимаясь в стенку – в моем окружении подобную дрянь – связь с малолеткой – не прощают.
– Какой «лямур», тебе четырнадцать лет.
Она опять быстро зашептала, часто повторяя одно слово. Видя, что я все равно ничего не понимаю, девчонка подняла перед моими глазами ладони и два раза сжала и разжала пальцы, потом разжала ещё четыре пальца на правой руке. Какой бы не был я тупой, до меня все-таки дошло, что она хотела сказать.