– Она сказала, что только полоумный может ссылаться на американскую прессу, в которой нашу историю давно переврали. Представляете?..
– Так она на сто процентов права!
– Понимаете, Сергей Александрович, у нас же программа… и учителя работают строго в рамках плана обучения, – вкрадчивым голоском вещал Семён Маркович. – А этот план утверждают спонсоры.
– Кто?! – воскликнул Ковалевский. – Спонсоры?.. Ничего себе! За каждого ученика в этой гимназии вам платят почти миллион рублей в год. А тут ещё и спонсоры отстёгивают. Потрясающе…
– Сергей Александрович, эти люди представляют очень влиятельную организацию… Мы ведь много делаем для учащихся, согласитесь, что таких условий ни в одной городской школе нет, а всё стоит денег. И я хочу очень немногого, Сергей Александрович: чтобы ваша дочь не спорила с учителем, а молчала. Ещё я хочу, чтобы она держала своё мнение при себе, а не внушала его всем ученикам в группе. Самое странное, что большинство с ней соглашаются.
– Я этому не удивляюсь! – отрезал Ковалевский, которому уже откровенно надоел слащаво-заискивающий тон директора. Было видно его желание и сохранить ученицу, и в то же время выслужиться перед спонсорами, что называется, и на ёлку влезть, и задницу не ободрать. – Ещё скажу вам, что вы под руководством ваших спонсоров коверкаете нашим питерским мальчикам и девочкам мозги, формируете у них чуждое мировоззрение, фактически готовите пятую колонну против России. Запомните, господин… как вас… Виленский, однажды вы ответите за эту деятельность, ничего общего с образованием и воспитанием молодёжи не имеющую, – на одном дыхании проговорил Сергей Александрович. – В каком кабинете сейчас моя дочь?
– У них математика в сорок первой аудитории, – проскрипел Семён Маркович. – Я только хочу вас попросить, чтобы этот разговор остался между нами, он не должен выйти за стены моего кабинета. Договорились?
Ковалевский посмотрел на директора уничтожающим взглядом:
– За свою зарплату волнуешься? Не волнуйся, сплетничать не буду! – И Сергей Александрович вышел из кабинета, хлопнув дверью и не оглядываясь.
Хотя ему надо было, ой как надо было оглянуться… чтобы увидеть полный ненависти взгляд этого тщедушного человечка.
Ковалевский немедля поднялся на четвёртый этаж, вошёл в аудиторию и, извинившись, позвал Наташу.