События развивались быстро. Утром 21 ноября 1917 года на заседании Совнаркома уже обсуждался вопрос о национализации городской недвижимости. Приняли декрет об отмене частной собственности на городскую недвижимость, и люди лишились права на собственное жильё. Теперь они не могли ни продать дом или квартиру, ни передать по наследству. Зато их самих в любую минуту могли выселить, просто выгнать на улицу.
«Декреты о национализации, социализации, ограничение торговли, а затем почти полное её прекращение, – вспоминал один бывший царский офицер, – поставили обывателя в такое положение, что, даже если у него и были деньги, он должен был или голодать, или идти на советскую службу, где получал пищевой паёк. Был установлен принцип, что имеет право на существование только тот, который приносит свой труд на пользу рабоче-крестьянской республике».
Очень скоро люди осознали, что у них нет иного выбора, кроме как проситься на государственную службу. Никакой иной работы в Советской России не осталось, потому что частный бизнес уничтожался.
Ленин обещал, что после революции государство отомрёт. Люди сами станут управлять своей жизнью. Происходило обратное: государство как аппарат управления и принуждения росло как на дрожжах. А с ним разрастался и класс чиновников. Появилась советская аристократия и бюрократия, спесивая, самоуверенная, требовательная и жадная.
Ни следа не осталось от предреволюционного лозунга равенства. Только поначалу вожди испытывали те же трудности, что и все.
«Когда мы, собственно, ели? – вспоминала нарком государственного призрения Александра Коллонтай. – Помню только раз, после Совнаркома. Кажется, это было в три часа ночи, в столовой Совнаркома. Нам принесли огромные ломти хлеба с паюсной икрой. Это было удивительно вкусно.
Я помню – шведские товарищи привезли нам (Совнаркому) ящик с провизией: консервы, колбасы, сыры. Я резала круглый красный голландский сыр, когда Владимир Ильич вышел из своего кабинета и, увидев сыр, остановился:
– Сыр всё-таки вещь хорошая.
– Хотите кусочек?
– Давайте.
Я отрезала ему полумесяц. И себе – поменьше. Но тотчас началось заседание Совнаркома. Неудобно было идти с сыром, оставила в канцелярии вместе с пакетиками консервов. На столе возле Ленина лежал ещё не начатый им полумесяц с кусочком свинцовой бумажки, приставшей сбоку. Всё заседание поглядывала я на этот кусочек и радовалась своей доле, что съем дома после заседания. Но когда заседание окончилось, в канцелярии не оказалось ни сыра, ни пакетиков с консервами. Кто-то уже „экспроприировал“.