Братья быстро возмужали. Один за другим они уходили на службу императору, как и сыновья Эвелгара. В отличие от отцов ни те, ни другие не скрывали своей ненависти к семье соседей. Быть может, всё дело в этом. Сначала погиб – Эрлэс, потом – Вэлдер, за ним – старший, Киэн, и почти сразу – самый любимый из моих братьев Террион. Мой милый Терри.
Мама замолчала, её тень промокнула глаза передником. Отец тут же обнял её, но она отстранилась, чтобы продолжить:
– Да, мои братья погибли, а отец сначала чуть не сошёл с ума, впав не то что в уныние, в отчаяние. Он не находил себе места, метался по опустевшему дому. Ветер хлопал дверьми, заставляя нас с прислугой вздрагивать. Это было страшно. Я выплакала все глаза. А потом отец вспомнил про меня и решил, что я его последний шанс, что я смогу поднять его на пьедестал, утолить его ненасытное эго и закрыть выросшие долги. Он скрывал это, но я догадывалась, что мы почти разорены. Ведь он даже забрал у меня всё, что подарили мне на прощание братья. Чтобы спасти нас, мне нужно было просто выйти замуж. По протекции меня отправили во дворец и приставили фрейлиной к принцессе. Стоит ли говорить, что дочь Эвелгара – Сэлие, его шестой ребёнок (ещё один проигрыш отца), вскоре тоже была там.
Мои манеры произвели впечатление, и принцесса полюбила меня, как сестру, мы стали очень близки. А потом… я помню смутно. Как-то на прогулке, мы уединились в парке. День был до того жаркий, что плавился воздух, а платья с корсетами казались сущим наказанием. Принцесса, обмахиваясь веером, уснула на качелях, а я смиренно ожидала её пробуждения. Кто-то из слуг подал нам напитки. Я взяла большой бокал и выпила принесённый нектар.
Почти сразу меня тоже потянуло в сон. Я упала, не дойдя до скамьи. Жара была невыносимая.
К вечеру, уже в своих покоях, мне стало совсем дурно. Болел живот, и я лежала в поту, не в силах позвать на помощь. Утро встретило меня прохладой, жар спал и можно было бы всё забыть, если бы не пятно. Уродливое, оно появилось внизу живота чернильной меткой и привело меня в ужас.
Отец тут же забрал меня домой и вызвал лекаря, но тот лишь, протерев платком вспотевшую лысину, развёл руками.
– Проклятия медицине не подвластны. Я могу лишь обезболить, – он, подняв брови, перевёл взгляд с отца на меня.