– Не нужно, – испуганно, с трудом осознавая услышанное, произнесла я.
За молчание ему заплатили больше, чем за осмотр. А потом пришла какая-то женщина. Не знаю отчего, но от её взгляда мне стало не по себе. Лицо её было до того белым, что походило на маску, волосы сбиты в пряди, спутаны в лохматые косы. Глаза были круглые, жабьи, взгляд пронизывающий, черты лица острые, нос, губы тонкие, какие-то птичьи. На щеке два косых шрама крестом. На ней был несуразно яркий, какой-то шутовской, наряд. Знаете, я узнала бы её даже сейчас. И эти тонкие руки с холодными пальцами, от прикосновений которых я едва не вскрикнула. Она же зацепила пятно ногтем, больше похожем на коготь, и принюхалась:
– Тухлятинка. Скоро начнёт гнить, – скрипучим неприятным голосом сказала она словно самой себе и обернулась к отцу. – На что похоже?
Он приблизился и уставился на пятно, удивился, что не замечал этого раньше.
– Голова рыбы? – воскликнул он.
– Мурены, – женщина потеряла к нему интерес и снова повернулась ко мне. – Радость моя, кто-то наложил на тебя проклятье. Не знаю, кому ты перешла дорогу, но проклятье такого уровня почти невозможно снять.
– Что со мной будет? – цепенея от ужаса, спросила я, пытаясь прикрыться.
Гостья скривилась в усмешке:
– Я приготовлю вам мазь. Если ей не мазать, пятно может расти и даже начать гнить. Успокойся. Ты не умрёшь, но не сможешь иметь детей. Проклятье будет причинять тебе боль.
– Да что это за проклятье такое?! Кто мог проклясть мою дочь? За что? – взвился отец и, схватив знахарку, с силой развернул к себе, словно это она была во всём виновата.
Она молча и зло смотрела на его руку, сдавившую плечо, пока он не остыл и не отпустил захват.
– Простите. Пожалуйста, помогите нам. Я заплачу, сколько надо. Снимите его! – эмоции на лице отца менялись от полного смирения до бешенной решимости.
– Вы можете это сделать сами, – нехотя сказала она, словно решая, есть ли смысл вообще разговаривать с таким мужланом.
– Как? – выпалил отец, пока я вжималась в кровать, а моё сердце бешено билось, предчувствуя беду.
Женщина смотрела на нас холодно, сомневаясь, стоит ли говорить:
– Её нужно принести в жертву мурри, утопить в Озере погасших свечей.
Отец пошатнулся. Я разучилась дышать, словно всё уже произошло и воздух давно закончился, словно водная гладь сомкнулась надо мной и свет наверху погас.