Другой пример.
Директор наш, дряхлеющий адмирал Карпов, выживший уже из лет, заметил в сумерках, что кадеты расчистили себе на дворе каток и катаются, немногие на коньках, другие скользя на подошвах – приказал купить и раздать на каждую роту по десяти пар коньков. Казалось бы, затруднение и самое запрещение этим было устранено, и раздачу коньков нельзя было принять иначе, как за поощрение; а между тем, если кадета ловили на такой забаве, которая считалась в числе шалостей, если они не успевали скрыться через бесконечно длинные галереи, то их непременно секли. Иногда нельзя было не подумать, что люди эти не в своем уме. То же можно сказать о лейтенанте Калугине, вертлявом щеголе и ломаке. Всякого кадета, который смел при нем смеяться, он допрашивал под розгами: о чем ты смеешься, вероятно, подозревая, что смеются над ним. Последствия такого воспитания очевидны. Не было того порока, который бы не входил в обиход кадетской жизни. <…>
Но что сказать о науке в корпусе!
Почти то же, что о нравственном воспитании: она была из рук вон плоха, хотя для виду учили всему. Марк Филиппович Горковенко, ученик известного Гамалеи и наш инспектор классов, были того убеждения, что знание можно вбить в ученика только руками или серебряною табакеркою его в голову. Эта табакерка всякому памятна.
“Там не так сказано, говори теми же словами” – и затем тукманку в голову. Это было приветствие Марка Филипповича при вступлении в бесконечный ряд классов.
3 марта 1819 года, после трех кампаний в Маркизовом море, мы выпущены в мичмана, и я по желанию написал Черное море в Николаев».
Обиды, возникшие во время обучения в корпусе, были для Даля столь сильны, что и в самом конце жизни он не смог про них забыть. Годы не уменьшили их остроту. Автобиография, отрывок из которой мы привели, была продиктована Владимиром Ивановичем перед самой смертью. А несколько ранее, отмечая очередной свой день рождения, Даль для домашних сочинил шуточную автобиографию, где написал про учебу в Морском кадетском корпусе: «…Даля Иваныча в мундир нарядили, к тесаку прицепили, барабаном будили, толокном кормили, книг накупили, тетрадей нашили, ничему не учили, да по субботам били».
Опять: «били». Хотя исследователями установлено (по корпусным документам, где зафиксированы все наказания, которым подвергались обучающиеся), что сам Владимир Иванович порке не подвергался. Но сердце болело за товарищей. Наиболее близкими из них стали: П. М. Новосильский и Н. И. Синицын. Печатая позже свою «Сказку о похождениях черта-послушника, Сидора Поликарповича, на море и на суше, о неудачных соблазнительных попытках его и об окончательной пристройке его по части письменной», Даль дал к ней посвящение: «Однокашникам моим Павлу Михайловичу Новосильскому и Николаю Ивановичу Синицыну».