* * *
И так было все пять лет. После любой разлуки, на день, на неделю, на каникулы, они без слов бросались друг к другу, обнимались, будто снова обретая общую гармонию, переплетая все свои поля и оболочки.
То, что обручён, он сказал ей после первой же близости, сокрушённо и виновато.
– Ты её любишь?
– Да. Наверно. Не знаю, я теперь ничего не знаю.
После первого курса был месяц каникул, он соврал своим, что у него практика. И неделю они бродили пешком, останавливались в маленьких отелях. Он больше молчал, а она рассказывала что-нибудь или тоже молчала. Они шли в ногу, не замечая этого.
Волна желания захлёстывала их одновременно. И грустно или весело им было одинаково. Она была его первой женщиной, и он у неё был первым.
Но когда оставался один, всплывала Мэлори, и он чувствовал себя последним предателем. С Илоной надо расстаться. Он должен, как честный человек. Неделя пролетела, как сон, и он поехал домой.
* * *
И все годы учёбы – качели. Дома он встречался с Мэлори каждый день. Она была далеко не Илона. Но ему нравился именно этот контраст и власть над ней. Он мог позвонить утром:
– Поедем на велосипедах, через двадцать минут на развилке.
Приезжал через пятнадцать, смотрел издали. Она тоже приезжала раньше и вглядывалась в тропинку от его дома. А он с наслаждением тянул время и смотрел, как она волнуется. Потом, оставив велосипед, подкрадывался неслышно, их учили этому, и закрывал ей глаза ладонями. И сказал как-то, когда она медлила сесть на траву рядом с ним:
– Мэл, что ты стоишь? Привыкай слушаться с первого слова.
Она села послушно. Рядом с ней он вырастал в собственных глазах. За руку держал постоянно. Сжимал и разжимал кулачок, переплетал пальцы. Обнял за плечи и уже обнимал каждый раз. Смотрел на её грудь, пристально. Она наливалась, была соблазнительной, хотя небольшой. Мэл опускала глаза. Он брал её за подбородок:
– Привыкай. Я не трогаю тебя, потому что ты маленькая.
Не целовал, эту черту не мог переступить. Как-то решился почти, поднёс её лицо близко-близко, губы приоткрылись ему навстречу. И он осторожно коснулся нижней, верхней, поцеловал закрытые глаза.
И эта граница была перейдена. Теперь он целовал её, когда хотел. Но как ребёнка, нежно и бережно. Понял, что именно он определяет границы дозволенного, и гордился, что щадит, не переходит.