Полицейский оторвался от созерцания монет, окинул оценивающим взглядом рисунок, парня, а затем сочувственно покачал головой.
– Ну что ж я, изверг какой? Валяй. Сегодня можешь порисовать. Но завтра твои художества закрасят.
– Спасибо, господин полицейский! – удовлетворённо ответил парень и улыбнулся, хотя под платком, который закрывал половину лица, этого было не видно.
Когда служитель закона ушёл, он снова надел перчатки и взял свежий баллончик. Пурпурный. Тот, на котором его прервали. Рисуя, он думал о том, что пусть и на короткий миг, но люди, а, особенно, дети, которые ежедневно проезжают мимо и бездумно палятся в окна, увидят на серой стене в серой этажности города нечто прекрасное. Не странные буквы или матерные слова, а то, чего не бывает в реальной жизни.
Сказку.
Он дорисовал, отошёл подальше и взглянул на своё творение. Со стены живыми голубыми глазами на него смотрел пурпурный единорог. А за ним простиралось волшебное ярко-оранжевое поле с голубыми травами. Серости вокруг и так хватает, а особенно в жизни сироты, который, благодаря своему клейму, носил исключительно тёмную одежду. Сочные и насыщенные граффити были его отдушиной. В них он мог выразить себя с помощью искусства. «Искусство – это форма естества, – говорил старый учитель, – Если твоё естество – рисовать, ты будешь великим художником, если петь – прекрасным артистом, ну а если любить людей – ты будешь проповедником добра на Земле». Лишь одного не мог он понять: почему доносить до людей красоту – это плохо? Почему искусство на стенах, под мостами и в переулках считают незаконным? А то, что иногда вешают или расставляют в галереях, за что люди платят миллионы, считают подлинным шедевром? Отдаёшь последние гроши на краску, чтобы подарить людям красоту, а её безжалостно стирают. Где справедливость?
Полюбовавшись немного на волшебную лошадь с серебристой гривой, парень сделал фото, собрал инвентарь в рюкзак и двинулся к метро. Занимались первые лучи солнца, когда Стигмат перешагнул порог своей квартиры. Из спальни слышался громкий храп. Дед ещё спит. Внук снял кроссовки и, стараясь не шуметь, прошёл к себе.
Бросил грязный рюкзак у кровати, и, прежде чем завалиться спать, взглянул на стол. Там, возле ноутбука, в какой-то дешёвой занозистой рамке стояло общее фото. На фоне красного ковра, который с 80-х украшал стену, счастливо улыбались родители, бабушка и дедушка. А посреди них, на выставленной специально для него табуретке, королём восседал Ерофей. Бабушка с мамой с одной стороны, дед с отцом с другой. В тот день он с родителями приехал к старикам, чтобы отметить годовщину их свадьбы. На единственном совместном снимке улыбались все. Все, кроме внука. Шестилетний мальчик насупился и скрестил руки на груди. Он не хотел сниматься, но подруга бабушки заставила: сын купил ей новый цифровой фотоаппарат, надо было опробовать. А тут и случай подвернулся.