Вспоминая тот юбилей, Стигмат начинал ненавидеть себя ещё больше. Это фото было его карой, его постоянным проклятием. Видеть, как тогда воротил нос от снимка вместо того, чтобы порадоваться вместе с семьёй, подавляло в нём всякое желание жить.
Но он жил. Жил ради деда.
Парень откинул капюшон, взял в руки памятное фото и присел на край кровати. Глядя на улыбки близких, тихо прошептал:
– Прости, де. Снова я чуть не влип, снова чуть тебя не расстроил.
Сон в эту короткую, как и многие другие, ночь был неспокойным. Приходили мама с папой, бабушка и знакомые, которых больше нет на этом свете. Они прощали его за ошибки прошлого, улыбались, гладили по голове. Но мальчик с фото сидел на табуретке и хмурился, а потом до рези в глазах бил себя по рукам, облачённым в кожаные перчатки.
Стигмат проснулся от громогласного выкрика дедушки:
– Подъём!!!
Такое происходило уже года два, не меньше. Дед кричал из кухни, когда вставал раньше него и собирался завтракать, а еду найти не мог, или когда внук опаздывал на занятия. Парень взглянул на экран телефона – 9:00. В общей сложности ему удалось поспать всего 2 часа. Если бы спешил на учёбу – вообще не прилёг бы.
Зашёл на кухню: дед, кряхтя, лез в шкаф у холодильника. Там внук прятал его любимое печенье, с изюмом. Сам он терпеть не мог изюм, но дедушке всегда покупал пакетик-другой. Выдавал как по талончику – две штуки в день, а то сахар поднимется.
– Куда руки тянешь? – с доброй насмешкой спросил внук. Знал, что дед боится быть обнаруженным.
Старик тут же одёрнул руку, захлопнул дверцу шкафа и развернулся. Перепуганные глаза говорили о том, что он не ожидал увидеть внука так рано.
– Я…я…а что ты здесь делаешь? – ловко выкрутился дед, переводя стрелки. – Опоздал на учёбу, так и бежал бы. Я ж тебя разбудил.
– Так это…, – Стигмат неловко почесал взъерошенный затылок, – дали пару выходных, чтобы выучить билеты к экзамену.
– Какие билеты? Ты куда-то едешь? – взгляд дедушки помутнел. Он вдруг поджал морщинистые губы. На глазах выступили слёзы. Затем шагнул к внуку и порывисто его обнял. – Лизонька, не уезжай. Лизонька, Лиза, останься…Тебе нельзя. Тебе…, – мгновение спустя он отшатнулся и с усилием вгляделся в лицо парня. – Ты кто? Я тебя не знаю.
Стигмату было очень тяжело видеть деда таким – беспомощным и слабым, как ребёнок. Приступы случались всё чаще, а ясный рассудок мутнел, подобно старческим глазам, незаметно и стремительно. Внук помнил, каким строгим и упрямым был дед до смерти родителей. Его слово – закон, его жизнь – кодекс чести. Ничто не могло выдавить из него слезу.