Ночь мы провели в огромном амбаре, а наутро начштаба полка, обер-лейтенант фон Бриксен, распределил нас по подразделениям. Я попал в девятую роту.
Первый день на войне не обошелся без инцидента, который произвел на нас неизгладимое впечатление. Мы сидели в отведенной нам на постой школе, завтракали. Как вдруг неподалеку ударила череда глухих сотрясений, а из всех домов высыпали солдаты и бросились к въезду в деревню. Мы последовали их примеру, толком не зная зачем. Над нами снова грянул незнакомый вибрирующий шум, утонувший в оглушительном грохоте. Меня поразило, что люди вокруг, словно страшась какой-то ужасной угрозы, на бегу пригнулись, втянув голову в плечи. Все это казалось немного смешным – люди вели себя совершенно непостижимо.
Сразу после этого на опустевшей деревенской улице появились темные группки, тащившие черные свертки на брезентовых носилках или на скрещенных в замок руках. Со странно гнетущим ощущением нереальности, я неотрывно смотрел на окровавленного человека с безвольно повисшей неестественно согнутой ногой; он непрерывно хрипло кричал: «Помогите!», будто неминуемая смерть уже схватила его за горло. Человека унесли в дом, над входом которого вился на ветру флаг Красного Креста.
Что это было? Война показала свои когти и сбросила дружелюбную маску. Так загадочно, так безлично. Едва ли кто-нибудь думал в тот миг о противнике, о таинственном коварном существе, скрытом где-то там, вдалеке. Доселе невиданное событие произвело настолько сильное впечатление, что понять взаимосвязи стоило немалых усилий. Происшедшее поразило нас, как явление призрака при ярком полуденном свете.
Один снаряд разорвался наверху, у ворот замка, обрушив в их створ тучу камней и осколков, как раз когда напуганные первыми выстрелами обитатели устремились к выходу. Тринадцать убитых, в том числе военный дирижер Гебхард, хорошо мне знакомый по публичным концертам на набережной Ганновера. Привязанная лошадь учуяла опасность раньше людей, за несколько секунд до взрыва она вырвалась на волю и, не получив ни одной царапины, галопом поскакала во двор замка.
Хотя обстрел мог повториться в любую минуту, неодолимое любопытство тянуло меня к месту несчастья. Рядом с тем местом, куда ударил снаряд, болтался щиток, на котором какой-то остряк написал: «У снарядного угла». Значит, и до этого было известно, что замок при артобстреле наиболее опасен. На улице краснели большие лужи крови; кругом валялись пробитые каски и поясные ремни. Тяжелые железные ворота замка изрешечены осколками, придорожная тумба забрызгана кровью. Все это магнитом притягивало мой взгляд, и одновременно во мне происходила глубокая перемена.