Амина закончила вымешивать тесто, разделала на равные части, скатала в шары, обваляла в муке, накрыла белой тканью, оставляя для расстойки, и подняла глаза на Зарету. У матери Аймани ястребиный взгляд, ничто не укроется от её внимания – ни настроение девочек, ни их намерения. Но если любимая дочь не вызывала у неё особых подозрений, то неугодная племянница, напротив, стала объектом неусыпного бдения. И Амина переняла у сестры манеру, выполнив очередную работу, смотреть в глаза Зареты, как бы отчитываясь и испрашивая разрешения перейти к следующему делу. Этот наивный приём усыплял бдительность женщины, придавая действиям девочек налёт беспрекословного послушания.
Вот и сейчас Зарета одобрительно кивнула и показала взглядом на плетеную чашу, накрытую куском материи. Амина едва сдержала улыбку, подхватила чашу и выпорхнула на воздух. Ей не нужно было поднимать ткань, чтобы узнать, что за ноша у неё в руках – две кукурузные лепёшки и бутыль с водой. Завтрак пленников. Пересекла двор и остановилась у сооружения, напоминающего колодец. Прислушалась. Усмехнулась. Спорят. Как всегда, вот уже больше двух месяцев. Изредка, когда младшие дети забирали всё внимание Зареты, а Исмаил был занят делами, Амине удавалось проскользнуть к их тюрьме, затаиться и слушать голоса, доносящиеся из ямы глухо, но достаточно разборчиво. Она успела многое об этих мужчинах узнать. И что-то понять о них и о себе.
Переложила еду в корзину, оглянулась, добавила маленький кожаный узелок с мазью, узкую свёрнутую полоску серой ткани для перевязки и стала опускать поклажу, медленно высвобождая верёвку. Говор смолк. По ослаблению натяжения Амина поняла, что корзина в руках пленников. Вот они забрали еду, вот вернули вчерашнюю бутыль, можно поднимать. Но мужчины не отпускали груз. Девушка склонилась над колодцем, услышала глухое спасибо, и верёвка ослабла. Достав и переложив бутыль в чашу, она устремилась в дом. Сегодня ей никак нельзя задерживаться, рискуя вызвать раздражение Зареты.
***
Илья быстро, но осторожно сменил повязку на ноге друга, отметив про себя, что рана уже не вызывает опасений, и хотя медленно, но затягивается. А всего две недели назад он был уверен, что помочь Егору уже не сможет и даже жалел, что вытащил его, тем самым обрекая на медленную мучительную смерть.