Ломают кедры,
наводят на зверя страх
злой непогодой.
Песчаный вихрь впереди
Хум-бабу валит,
а сзади буря летит
и штормов валы.
Не может сделать
Хум-баба вперёд шагу,
стоит горой он.
К Энкиду смелость
пришла, кричит: – В атаку!
Мы же герои.
Я спереди буду бить,
а ты в затылок.
Начать скорей надо бы
пока застыл он.
Хум-баба молвит:
– Ты Гильгамеш, пощадить
меня бы должен.
Пусти на волю!
Будешь ты мой господин
и бог мой тоже.
Кедры я сам нарублю,
в Урук доставлю.
Будет в домах жить твой люд,
и дворец справлю.
Энкиду уста
открыл, вещает брату:
– Не слушай его!
Врагу надо стать
мёртвым – все будут рады.
Нету другого
лучше врага мёртвого —
так все считают, —
А Гильгамеш подумал,
и отвечает:
– Если сразим мы
Хум-бабу – лучи уйдут,
лучи сиянья.
Не вообразимо.
Затмится свет, потухнет —
вот наказанье, —
Энкиду вещает: – Нет,
я точно знаю,
что не рассыплется свет
перед глазами.
Поймал ты птицу,
цыплята где-то в траве,
поищешь потом.
Хум-баба злится —
прислужников его нет,
сам пойман, зато.
Мы все лучи сиянья
соберём позже.
Вперёд! Жалеть не станем,
бог нам поможет!
Гильгамеш с тылу
зашёл, топор боевой
поднял и меч свой.
Бьёт он в затылок.
Энкиду спереди в бой
вступил и мечет
оружье Хум-бабе в грудь —
не может сразу…
лишь смог свой меч он воткнуть
с третьего раза.
Упал Хумбаба.
Замерли члены его.
Вздрогнули горы.
Были не слабы
лучи сияния, но
поникли в горе.
Всех семерых Энкиду
нашёл, убил их.
И не подавал он виду,
что страшно было.
И застонали
на поприщ двадцать вокруг
древние кедры.
Все они стали
со смертью Хумбабы вдруг,
как люди смертны.
Жилище детей Ану —
разбил Энкиду.
Начать с богами войну
он не предвидел.
Ушло насилье.
Покой объял леса все,
реки и горы.
Ливан и Сирия
смогли теперь достать кедр,
не зная горя.
Братья рубят деревья,
несут к Евфрату
Сияет в глазах вера —
все будут рады.
Шамашу-богу
готовы скорей воздать
хвалу герои.
За то, что смог он
вовремя ветры наслать.
Колодец роют.
Омылись и в чистое
переоделись.
Восславили истово
бога за дело.