Подкидыши быстро размножились, насытили атмосферу кислородом и теперь покрывали всю поверхность океана полуметровым слоем, распространяя вокруг йодистый запах. Покров лениво колыхался, сглаживая волны и скрывая под собой прибрежные камни, которые становились похожи на болотные кочки. И лишь острые кромки скал иногда вскрывали это спутанное кладбище водорослей, и тогда покров расступался, выбрасывая вверх фонтанчики океанской воды.
***
Хуже всего, что авторы письма не ставили Морозову никаких условий. Не требовали убраться с Базы, (колонисты недолюбливали исследователей), или убраться на кухне (Морозов манкировал графиком). Околеешь и всё тут, и никаких «если». Не то, чтобы страшно, обидно как-то.
После обеда пришла Айра. Красивое загорелое тело слегка прикрывала короткая льняная туника и Морозов в который раз не смог отвести взгляд.
– Ваши грибы, – сказала девушка, поставив на стол корзину с шампиньонами. – Что принести в субботу?
– Мясо, – сказал Морозов.
– Вы, конечно, шутите? – улыбнулась Айра. – Единственное мясо, что водится на Базе, это человечина.
Восхитительная девушка. Она понимала шутку и могла пошутить в ответ. Её дебильный братец, наверняка, пробурчав что-нибудь невразумительное, побежал бы спрашивать совета у отца.
Айра всячески демонстрировала расположение и казалась ему вполне доступной. Но Морозов как-то глупо боялся. Боялся, что на утро завалятся в его комнату многочисленные братья и дядья, и сделают предложение, от которого он не сможет отказаться. Не то, чтобы он был отпетым холостяком, но ни один из исследователей не решался заводить здесь семью. Это означало бы окончательную капитуляцию. А кроме того, кому охота обрекать потомков на вымирание? Никто не верил в будущее Базы.
***
Вечером, с трудом подавив стремление подозревать всех и каждого, Морозов по обыкновению отправился к Генриху расписать пульку. Расстроило его всё же это письмо. Так что играл невнимательно и вскоре получил классический паровоз на мизере.
– Что-то случилось? – равнодушно спросил Хавьер, тасуя колоду.
– Работа не идёт, – пожал плечами Морозов.
– Работа ни у кого не идёт, – то ли возразил, то ли согласился Генрих.
***
Зла ему желали на запрещённом английском языке. Не будь этого обстоятельства, Морозов счёл бы письмо за глупую шутку кого-нибудь из своих отупевших от скуки коллег. Но рисковать каторгой ради сомнительного удовольствия разыграть или даже напугать ничем не выделяющегося и никому не мешающего Морозова, казалось полнейшим бредом.