Я прекрасно знал, что недавно наши сыщики выезжали на металлургический завод в связи с какой-то кражей. Кражу не раскрыли, но зато разжились большим количеством рулонов диаграммной бумаги для самописцев, что в условиях перманентного бумажного дефицита дело совсем не лишнее. Теперь эти рулоны были свалены в углу кабинета промзональников на общую потребу – приходи и бери, пользуйся, если А-4 закончились. Уточню, что обозначение «А‐4» в семьдесят седьмом было не в ходу, а говорили просто – «машинописные листы», но это я по привычке из иного времени.
По странной случайности, именно в этом кабинете – под номером тридцать! – вчера поздно вечером, проходя мимо, можно было слышать неположенный шум. Если бы я ключом по скобке выбил морзяночную семерку – «дай – дай – за-курить», – мне бы, конечно, открыли. Но мне было нужно другое, поэтому я стучал как обычно. После моего стука воцарялась чуткая тишина, нарушаемая лишь звуками «ш-ш-ш-ш» в различном исполнении. Потом из-за двери слышалось «Ушел», и шумы возвращались. Приходилось стучать снова, чтобы хоть немного пробудить в коллегах необходимую бдительность. Так что, если сопоставить эти обстоятельства, можно было легко выстроить совсем другую версию, нежели та, которую я высказал.
Но Федор Павлович, слава богу, этих обстоятельств не знал. Зато, как выяснилось, он был начитанным человеком.
– Я тоже уважаю творчество Данте, но вы хоть знаете, где у него это объявление размещалось? На вратах ада!
– А нам не страшно, мы атеисты! – отреагировал кто-то, в тесноте не идентифицированный.
Неизвестно, сколько еще продолжалось бы это безобразие, если бы Семенов, которому уже надоело смотреть на происходящее, не поставил решительную точку, повелев начальнику розыска разобраться с происшедшим. Тот даже не дернулся воспротивиться, а лишь поглубже вжался в свой угол. Заодно Семенов и меня одарил строгим взглядом, из которого я понял, что начальнику моя версия не зашла. Мне подумалось, что наш проницательный руководитель имел в виду вовсе не поиски рассерженного на милицию металлурга, а нечто совсем другое. И как это он догадался?
Когда мы, мешая друг другу выносимыми стульями, все-таки выдавились наружу из начальственного кабинета, я мигнул Валерию: мол, перекурим перед заслуженным отдыхом? Он согласно кивнул. Общее дежурство, прошедшее без поводов быть недовольными друг другом, сближало, так почему бы и не поговорить по душам? Во время дежурства заводить такой разговор я посчитал неоправданным: прервется на самом важном месте каким-нибудь вызовом на происшествие, а потом может и не получиться снова-то. И что тогда?