Я всегда была в некотором смысле социалисткой; терпеть не могла ливреи, расшитые серебром, и многочисленных слуг, которым по-настоящему нечем было заняться. На парадных ужинах за столом прислуживали не менее тридцати человек. По-моему, неправильно выставлять напоказ богатство и власть. Куда лучше тихо и с достоинством делать добрые дела. Можно любоваться нарядной дамой в красивых туфлях и красивом нижнем белье – но ей совсем не нужно задирать юбку и кричать: «Полюбуйтесь моими валансьенскими кружевами!» Вся эта показная пышность заставляла меня чувствовать себя нуворишем; в конце концов я убедила мужа кое-что урезать.
Однажды я совершила поистине безумный поступок: я попыталась научиться скакать на месте форейтора. Конечно, пришлось взять дамское седло; в те дни ничто иное в Германии не допускалось. Да, я училась скакать на месте форейтора в дамском седле! Представьте, как это неудобно. Разумеется, я не показывалась на глаза соседям, иначе дома меня ждал бы безобразный семейный скандал. Такую дикую вольность никто бы не потерпел. Почему мужчинам позволено все, а женщинам – ничего? В наши дни, напротив, женщинам позволено много – по-моему, иногда даже слишком много. Я предпочла бы, чтобы они больше сидели дома, рожали больше детей и сами за ними смотрели.
Прекрасно помню, как однажды в воскресенье вскоре после моей свадьбы Плесс посетил император; он и мои свекор, свекровь и невестка проследовали вперед. Мне нужно было переодеться, и я сказала, что скоро их догоню. Я поспешно переоделась в короткое красно-коричневое уличное платье и шляпку. Свекровь и невестка после церкви оставались в длинных платьях; они переодеваться не стали. Кайзер оглядел меня с головы до ног и похвалил: «Вот что я называю нормальной одеждой: короткая юбка и прочные башмаки». Я очень смутилась и ничего не ответила.
Вечерами мы сидели вокруг стола, посередине которого стояла лампа; женщины держали в руках вышивание. По утрам я обычно вставала в бесхитростном и радостном настроении; мы сидели под тюльпанными деревьями, писали письма или шили. Ничего другого не позволялось.
В Промнице, главном охотничьем доме в Плессе, дамам не разрешалось носить вечерние платья и украшения. Поэтому, хвала небесам, там было уютнее. И вот однажды вечером, чтобы подразнить милого свекра, я спустилась к столу в платье, сшитом из двух мешков, которые я взяла в конюшне. В одном я проделала дыры для рук, а из обрезков получились рукава. Из другого мешка я соорудила юбку и надела красный галстук, а на запястья – поясок и банты. Я молча села рядом со свекром за ужином. Посередине трапезы милый старый джентльмен удивился: «Не могу понять, почему рядом со мной так сильно пахнет лошадью и сеном» – и развернулся, чтобы спросить у слуги. Конечно, слуги знали, в чем дело. Наконец он наклонил ко мне голову и прошептал по-немецки: