Для большевиков ситуация была крайне тревожной. Им приходилось учитывать возможность того, что германское правительство воспользуется убийством своего дипломатического представителя в качестве предлога для нового объявления войны против Советской республики либо (по крайней мере) для возобновления политического и экономического давления. Ибо за четыре месяца своего существования Брест-Литовский договор еще не дал Германскому рейху всех тех выгод, на которые рассчитывало его правительство.
Поведение Ленина явно показывало, что он стремится успокоить Германию. Едва узнав об убийстве, он сразу же явился в миссию с выражением сочувствия от имени своего правительства и от себя лично. С ним были Яков Свердлов, который в качестве председателя Центрального исполнительного комитета возглавлял всю советскую иерархию и официально являлся главой государства; Лев Карахан, второй заместитель комиссара иностранных дел, и Бонч-Бруевич, секретарь Совета народных комиссаров (Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, в 1917–1920 годах управлял делами Совета народных комиссаров. – Ред.), как тогда назывался советский кабинет министров. В резком контрасте с комиссаром иностранных дел Георгием Чичериным, первым советским официальным лицом, появившимся в миссии, Ленин был полностью собран и владел своими нервами. (Ленин прекрасно понимал, что немцы, которые завязли на Западном фронте, ничего большевикам не сделают – действительно, последнее германское наступление 15–17 июля 1918 года на Марне провалилось, после чего поражение Германии стало вопросом времени. – Ред.) С холодной вежливостью он выразил (по-немецки) сочувствие от себя и своего правительства Рицлеру.
Несмотря на политическую целесообразность, которую советские власти усматривали в исправлении последствий убийства, существовали определенные идеологические уступки, которые они не желали делать. Так, они упорно отказывались от посещения траурной церемонии у гроба покойного посланника. Чичерин также намекал на то, что некоторые ведущие соучастники преступления вроде ветерана-лидера фракции левых социалистов-революционеров Марии Спиридоновой сделали слишком много для революции, чтобы подвергать ее наказанию. Обмен нотами в отношении компенсации за убийство протянулся с самого ноября, так что вопрос так и остался нерешенным к тому времени, когда два правительства разорвали дипломатические отношения. Собственно говоря, германская неудовлетворенность советской непримиримостью в этом деле была одной из причин, ускоривших этот разрыв.