Гость оказался голландцем на эмирской службе. Зная несколько языков, он проводил переговоры с капитанами европейских кораблей. Через час он, очень довольный, вышел на палубу. Его глаза блестели после нескольких стаканов отменного портвейна и вследствие прекрасных известий, материализованных в дорогие подарки.
Весь следующий день Генри посвятил переговорам с арабскими, мавританскими и португальскими купцами, которые заплатили звонкой монетой за добытые товары. Доля самого капитана оказалась настолько большой, что он весь вечер до глубокой ночи просидел в каюте, привыкая к своему новому статусу богача. С горечью он вспоминал Энн: теперь его сватовство могло быть принято совсем по-иному, но не было сомнений, что она потеряна для него навсегда. Будь у него характер попроще, он поступил бы так же, как его матросы: пробежался по борделям и напился до потери сознания. Но его религиозность и природная брезгливость не позволяли ему допускать в своё личное пространство общедоступных женщин, к которым он не испытывал никакой личной привязанности – не говоря уже о сифилисе и прочих последствиях подобных отношений. Что касается пьянства, то он терпеть не мог терять над собой контроль, поэтому если и пил, то умеренно. Однако становиться монахом и отказываться от мирских радостей Генри тоже не собирался – ровно наоборот, он жаждал получить от жизни как можно больше, но его желания простирались намного дальше минутных удовольствий. Капитан отправился спать уже за полночь, определив для себя ближайшие планы. Кроме мечты повторить успех Фрэнсиса Дрейка, он для начала очень хотел иметь собственный особняк – пусть не роскошный дворец, но достойное жилище, куда не стыдно будет приглашать знатных гостей.
Когда все товары были проданы, а деньги поделены, Мэйнуэринг дал своим морякам несколько дней отдыха, а сам занялся набором экипажей и закупкой продовольствия. К этому времени слух об успехах молодого капитана разнёсся по всему городку, так что не было отбоя от желающих примкнуть к команде. Видя, что дело движется, Генри передал полномочия своим офицерам, а сам занялся поиском участка под строительство дома. Он арендовал лошадь у владельца портовой харчевни и объезжал окрестности городка, выбирая не низины возле реки, кишащие насекомыми, а продуваемые ветром возвышенности. Во время одной из таких вылазок он нашёл неплохую дорогу, по которой можно было проехать даже на повозке. Минуя рощицу из низкорослых кустарников, Генри услышал позади размеренный цокот копыт. Оглянувшись, он увидел худощавого мужчину лет двадцати пяти – двадцати семи, одетого в чёрный тюрбан и простой синий плащ, но с дорогой саблей за поясом, который ехал на прекрасном гнедом арабском коне. Его сопровождали четверо вооружённых всадников, которые следовали в нескольких десятках ярдов позади своего господина. В этой ситуации было самым естественным придержать лошадь и подождать своих невольных попутчиков, что Генри и сделал.