– Я бы к ней даже не притронулся, – промычал капрал Брейлинг. – Я сказал им, что не буду с ней фи… физически кон-так-тировать, я хотел просто кое-что передать на словах с расстояния. Я не хочу ее заражать. И в любом случае я уже здоров, никто из нас не заразен и нас скоро выпишут. Эх, что за невезение!
– Бывает, – беспечно сказала Розамунда.
– И мы утащили его с собой выпить, – виновато вздохнул рядовой Поусетт. – Ему это было нужно.
– «Мы»? – повторила Розамунда. – Хорошо, что напомнил. Тут был третий джентльмен, что-то я его не вижу.
Луч света слегка отклонился, на мгновение осветив берег, поросший диким тимьяном, и темные кусты, прежде чем наткнулся на темноволосый затылок третьего, стоящего спиной.
– Повернись, – выдохнула Розамунда.
Солдат медленно повернулся.
Воцарившееся молчание нарушил капрал Брейлинг, ткнув рядового Поусетта под ребра:
– Пойдем, Боб, думаю, нам стоит поторопиться.
– Ты прав, приятель. Ладно, Рози, пока!
– Увидимся, Рози!
Они двинулись прочь, хрустя тяжелыми ботинками по рыхлой щебенке.
– Хорошо провела день, Роуз? – спросил Морис Сандерс.
Рядовой Поусетт и капрал Брейлинг прибавили шагу, торопясь удалиться от места объяснения их товарища с Рози Фаркуарсон. Бесспорно, все при ней, и лицо и фигура, но Сандерс порой не мог не испытывать судьбу.
– Ему следует быть с ней помягче, нельзя морочить голову такой девушке и в конце концов не остаться в дураках, – сказал капрал Брейлинг.
– Можно подумать, ты разбираешься в таких вещах, – хихикнул рядовой Поусетт.
– Мне это и не требуется, верно? У меня есть моя Нейра и ребенок, который скоро родится. Я не такой, как вы, парни.
– Да уж, конечно.
– Я не такой! – настойчиво повторил Брейлинг, замедлив шаг и угрожающе понизив голос.
Поусетт ехидно рассмеялся – лишняя пинта, которую он выпил перед выходом из бара, мешала ему заметить изменения в тоне Брейлинга.
– Хочешь сказать, ее папаша утащил бы тебя обратно в племя и разобрался с тобой по маорийским традициям, если бы ты обманул его дочурку?
Брейлинг остановился как вкопанный, и Поусетт сообразил, что зашел слишком далеко. В слабом свете с крыльца первой гражданской палаты крепкий и сильный маори выглядел таким свирепым, как никогда ранее. Поусетт хлопнул себя по лбу – мать всегда говорила, что язык когда-нибудь доведет его до виселицы.