Из гипноза вращающихся стрелок и их отражений Сорокину вывел странный шкрябающий звук, появившийся откуда-то из дальнего левого угла коридора. Девушка вспомнила, что там должна быть комната, в которой Антон проводит дневное время, и, вернувшись в чёрно-белую реальность, тихонько пошла в ту сторону, держась справа, ближе к стеллажам. Так она смогла с максимального расстояния увидеть, что происходит за дверным проёмом. Всё те же обои, шахматные полы и чёрный потолок. Возле зашторенного окна, расположенного в дальней от входа в комнату стене, стоял большой письменный стол, за которым склонилась мужская фигура. Широкая спина и плечи, облачённые в безразмерную белую футболку, не скрывающую свисающие бока, свидетельствовали о существенном лишнем весе и низкой физической активности их обладателя, а взъерошенные светло-русые волосы – об отсутствии особой любви к расчёскам и ножницам.
По позе и характеру движения правой руки Аня смогла идентифицировать услышанное шкрябание – так звучит карандаш, которым усердно водят по бумаге.
Судя по всему, Антон ещё не узнал о появлении в квартире нежданной гостьи, и девушка пыталась сообразить, как привлечь его внимание и не напугать при этом. Блуждая взглядом внутри комнаты, она заметила ещё одну достопримечательность. Огромные песочные часы – наверное, метр высотой – стояли на отдельной тумбе, посередине правой стены, разбивая надвое стройные ряды уже знакомых стеллажей, заставленных, чуть менее плотно, чем в коридоре, такими же усатыми кругляшками на ножках.
Закончив анализ антистрессовых вариантов, Сорокина решила просто слегка шаркнуть тапком по полу, рассудив, что этот звук должен быть парню знаком и не страшен.
Карандаш на секунду остановился, а затем продолжил своё путешествие по бумаге с прежней интенсивностью.
«Вроде всё в порядке», – подумала девушка и заговорила, заходя в комнату. Зеркала на левой стене, напротив стеллажей, её уже особо не удивили.
– Меня зовут Аня, а тебя зовут Антон?
– Меня зовут Антон, – неожиданно услышала она ответ, при этом парень не изменил положение тела, но грифель начал не только шкрябать, но и слегка повизгивать, красноречиво говоря о значительном усилении нажима.
Девушка обратила внимание, что речь Борисова была какая-то пустая и невыразительная – совершенно не окрашенная интонациями, словно говорил не человек, а робот.