Он мог бы привычно отбрехаться, бросить в ответ что-то обидное и злое, но заместо этого Василь просто обнял сестру одной рукой и прошептал:
– Я так испугался…
Ирга разинула рот, но не выдавила из себя ни слова ни за, ни против. Лишь умоляюще глянула на Змеелова, и тот вскинул руки кверху.
– Я, – особенно подчеркнул он, – я тебя не держу, лягушонок. Захочешь что-то рассказать, знаешь, где меня найти.
Ирга в который раз за вечер облизала губы и осторожно высвободилась из объятий брата.
– Пойдём домой…
Тот едва бегом не выскочил, но от порога вернулся и подал колдуну руку – левую, которой и бил, ибо правая едва начала шевелиться.
– Ты на меня зла не держи… Решил, ты сестру… – От одной мысли о непотребстве Василь снова стал белее извёстки и сбивчиво закончил: – Вот.
Змеелов брезгливо посмотрел на протянутую ладонь и касаться её не стал.
– Твоя сестра сама кого хочешь… – Василь начал багроветь, и колдун поправился: – Кому хочешь в морду даст.
Василёк убрал и обтёр о штаны ладонь. Деловито кивнул и вышел.
Ирга ждала брата на крыльце, в задумчивости покачиваясь с носков на пятки. Она наблюдала, как бабочка с тонкими белыми крыльями всё норовит влететь в окно избы, но раз за разом пугается, словно не тусклый свет лучины виднеется в обрамлении наличников, а самый настоящий пламень Ночи Костров. И сигануть в него боязно, и на месте оставаться невмоготу.
– Ты правда полночи во дворе сидел, меня ждал? – спросила она, не отрывая взгляда от ставней.
– Правда.
– Почему?
– Потому что правильно Айра говорила: мы вдвоём супротив всех.
Ирга вздохнула и едва слышно пробормотала:
– Вот только уже не вдвоём…
– А?
– Ничего. – Она взяла брата под локоть. С крыльца они спустились вместе. – Пойдём дом… до Звенигласки.
Ирга шла, держа брала за руку, и думала, что небесные пряхи любят пошутить. Всё же эту Ночь Костров они провели вместе с Васильком.
Во многих избах до сих пор виднелись светцы: не унять тревогу селян, не остановить беспокойные пересуды. Где-то Дан шумно баял бабке об увиденном, знатно преувеличивая свою роль в действе; Звенигласка вздыхала и гладила огромный живот, дожидаясь мужа и не ложась без него спать; Залава плакала от испуга на груди жениха-кузнеца; сестрицы-хохотушки, дочери старосты, пугали друг дружку враками одна другой страшнее. Наверняка не спал и сам Первак: спорил с женой, думал, как верней поступить. Выпроводить чужака вон и самим вызнать, что сделалось с Костылём? Принять помощь и ходить на цыпочках, опасаясь разозлить колдуна? Да и есть ли он вообще – выбор?