17 сентября 1942 года — 31 декабря 1942 года
Наш барак набит людьми до предела. Сорок пять трехэтажных нар теснятся вдоль стен, посередине – длинные столы со скамьями и две металлические печи. Днём нас мучают немцы, а ночью – клопы. Смрад просто невыносим! Матрасы набиты смесью бумаги и древесных опилок.
Спецовка у нас такая же, как матрасы, – сделана из бумажно-древесного материала, а обувь на толстой деревянной подошве. Когда ходим, вся барачная жизнь наполняется треском, словно играем на кастаньетах. Наши брезентовые брюки настолько твёрдые после стирки, что их не вешаем сушить – просто ставим у стены, пока не высохнут. Всё моем и стираем в одном длинном корыте, и нас так много, что в уборную теперь всегда стоит очередь.
Питаемся по-прежнему в заводской «столовой», немного подальше от женского общежития. Там ставят огромный бак с баландой, и мы стоим в очереди с мисками, прижимаясь к стене. Полицай одному наливает суп, а другого, бывает, ни за что ни про что, ударит черпаком по голове и оставляет без еды.
Строят ещё два барака параллельно нашему. Один будет для женщин, а второй – для кухни и столовой.
Из полицаев мы знаем только Янсона по имени. Остальных наградили прозвищами, и только один удостоился человеческого имени – Пиня, названный так за сходство с комическим героем фильма «Искатели счастья».
Еда становится всё хуже, и гиздопар стало добывать ещё труднее. Это превратилось в ежедневную борьбу, из которой мы выходим проигравшими. Усталость валит с ног, и иногда желание упасть на нары сильнее даже голода. Лишь коснёшься подушки – и сразу проваливаешься, не в сон, а в забытьё.