Вчера отправили очередную партию больных в госпиталь. Немцы строго следят за медицинскими показаниями. Приезжает фургон с рентгеновской установкой, через который всех нас быстро прогоняют, а потом составляют списки тех, у кого нашли туберкулёз. Больных сразу же отправляют в госпиталь.
Бомбёжки стали такими частыми, что нет времени на сон. Дневные налёты – редкость, а ночью невозможно спрятаться, чтобы вздремнуть. Мы пытались прятаться под матрасами, но теперь и там находят. Вчера, когда загудели самолёты и нас погнали в убежище, я спрятался там. Но Пиня нашёл меня и, размахнувшись палкой, успел ударить по руке, прежде чем я успел перепрыгнуть на другую сторону. Теперь у меня большая синяя шишка выше локтя.
Сегодня мастер забрал меня с тачки и отвёл к станку – делать стержни. Я чувствовал себя ужасно: теперь я помогаю немцам создавать оружие, которое убивает наших людей. Возить кокс не казалось так отвратительно, но изготовление стержней – это прямой вклад в гибель моих соотечественников. В смятении я набивал формы, а совесть говорила мне: «Что ты делаешь?! Ты же теперь друг Гитлера, Сашка!»
Чтобы как-то справиться с этим, я вышел из цеха, порезал пальцы безопасной бритвой и пошёл к мастеру, соврав, что пытался выдернуть провод из земли. Он обозвал меня «Holzkopf» – деревянной головой – и отправил на проходную к охраннику. Там тоже называли «Holzkopf», перевязали рану и отправили обратно в цех, где я кое-как проработал остаток дня одной рукой. Но морального облегчения это не принесло.
Я работал с Кенером – стариком, который привёл меня в цех. Он жует не табак, а странную плитку из кофе-табак, которая выглядит отвратительно. Каждый раз, когда он сосёт кусок, периодически пытается выплюнуть тягучую, чёрную слюну. После этого, словно ничего не произошло, он продолжает сосать дальше. Но самое странное в нём то, что каждый день он складывает в свой портфель два кирпича и уносит их домой.
18 сентября 1942 года
Я рассказал ребятам о своей перевязанной руке. И сам понимаю, что зря порезал себя. Миша, как всегда, безжалостен в своих оценках, назвал меня страусом, прячущим голову в песок. Я попытался оправдаться перед ним и собой, говоря, что это был не просто акт малодушия или глупости, а жест протеста, желание хоть как-то выразить своё несогласие с тем, что нас заставляют делать.