Да и чего удивляться? Тираж «Сердец
трех», что сейчас лежат передо мной на столе – 5000 экземпляров.
Всего. Выпущены они на улице Мойка, 12, и вряд ли этот тираж
продавался за пределами Петрограда, а позже Ленинграда. А впереди
были зимы 1941-1943 года, когда в «буржуйки» летели издания куда
более титулованные, чем маленькая книжка Джека Лондона.
Да и сам Д’Актиль навсегда остался
там, в блокадной зиме 1942 года. Умер он в Перми, куда его
вывезли из промерзшего насмерть города, но, война догнала его и
там.
Уже то чудо, что уцелел тот томик,
который я купил на Лиговке за смешную цену.
Но как жалко, что это все кануло в
никуда…
03.10.2017
Листопад
Есть у меня ощущение, что часть
читателей блога, ознакомившись с темой поста, скривилась и
сказала:
- Да задолбал ты уже со своей осенью
и всем таким.
Возможно. Но, елки-палки, я с годами,
видимо, становлюсь сентиментальней. Если в юности красоты
среднерусской природы меня вообще особо не трогали, то сейчас я
как-то стал замечать красоту окружающего мира, больше в него
вглядываться, что ли. Возрастное, надо думать. Опять же – в юности
меня вообще другие вещи интересовали, из разряда «излишества всякие
нехорошие». Я иногда даже поражаюсь, как я эту юность
пережил.
Так вот – нынче на улице красиво.
Самое поразительное – солнца нет, той самой воспетой поэтами
«золотой осенью», когда уже неяркий луч пронизывает желто-красную
листву, и не пахнет. Небо серое, сумрачно, холодно.
Но, блин, красиво!
Листва пожелтела за неделю. В прошлый
вторник одна рябина говорила о том, что осень пришла в Город
окончательно, остальные деревья зеленые стояли. И на тебе – все за
считанные дни изменилось, расцветилось.
Сейчас чадо в школу отвел, обратно
иду, а ветер мне под ноги пригоршни листьев швыряет. Черт, прямо
песня какая-то. И воздух – холодноватый и на диво чистый, как вода
из ручья. Даже примесей выхлопных газов нет.
И на душе так спокойно-спокойно, как
в детстве, когда еще в школу не пошел.
Примиряет меня с жизнью осень в
последние годы. Начинаю лучше понимать Пушкина и Некрасова,
неспроста они по молодости про «идет-гудет зеленый шум» писали, а
как за тридцатник переваливали, так сразу переходили на:
Дни поздней осени бранят
обыкновенно,
Но мне она мила, читатель
дорогой,
Красою тихою, блистающей
смиренно.