Министерство народного просвещения.
– Ваше сиятельство, Серге́й Семёнович, как можно-с, целых два катрена исключить, из самого Пушкина, – невысокого роста цензор, переминался с ноги на ногу и заискивающе заглядывал в глаза грозного начальника:
– Господи помилуй, ведь скандал будет аж на восемьдесят рубликов. Поэт такого ни за что не простит, до царя-батюшки самолично дойдёт…
– Угомонитесь! – Оборвал его Уваров. В этом здании за всё отвечаю я! И таково моё последнее слово! Коль он у нас первый поэт империи, то так уж и быть! Разрешаю публиковать сей опус, но только без этих строк! Так и передайте… Пушкину. Не нравится, пусть идёт, жалуется… хоть, – при этих словах хозяин кабинета недвусмысленно поднял палец вверх.
***
Александр Сергеевич встречаться с министром не стал, но придя к цензору потребовал, чтобы вместо вычеркнутых строчек, там были проставлены точки, в количестве равном исключённым буквам.
Пусть издатель заплатит мне за эти точки, коль я их сочинил, а вы вымарали!
***
Издатель выкладывать кровные рубли за знаки препинания – отказался.
Александр Сергеевич, на попятную не пошёл и своего добился. При помощи и поддержке друзей, и поклонников его таланта, поэма была напечатана, причём в первоначальном варианте, без какого-либо вымарывания неугодных цензору сток!
Но, после этого вяло текущая вражда между Уваровым и поэтом вышла на новый уровень.
Из дневника АС. Пушкина. «10 апреля (по новому стилю) «О проведённом накануне вечере у Уварова («скука смертная»! )
***
В светских салонах шушукались:
– Несмотря на всяческую неприязнь, наш Пушкин снизошёл до очередной встречи с министром. Хлопотал за Гоголя, хотел, чтобы тому предоставили кафедру всеобщей истории во вновь открывавшемся Киевском университете.
– И представляете, кафедру таки, предоставили, и даже в самой столице.
– А писатель, неблагодарный, маленько попреподавал, а потом взял да и уехал.
***
Пушкинскую «Историю пугачёвского бунта» Николай Павлович прочитал лично, откорректировал некоторые моменты и одобрил к публикации. Книга вышла в свет.
Но Уваров, где только мог, критиковал это издание:
– Как можно такое публиковать? Это же форменное безобразие! Вот ежели бы сей опус проходил через мой цензурный кабинет, то я бы ни за что! Невзирая на все прошлые заслуги автора!
Из дневника АС. Пушкина.