Еще в больнице мне стало жалко Дмитрия Львовича – я понял, что уклад собственной жизни вызывает в нем мало чего приятного. Я остро чувствовал, что от него веяло необходимостью в избавлении от одиночества, в обращении к человеку, пусть даже незнакомому, но он хотел, чтобы его слушали. И я решил, что роль этого слушателя-незнакомца вполне могу исполнить я.
Сейчас, возвращаясь назад, в то время восьмилетней давности, я понимаю, что этот предлог для сближения с Дмитрием Львовичем был далеко не главной причиной моего стремления составить ему общество: подлинное объяснение моего желания крылось, конечно же, в другом.
За шесть лет до нашей настоящей встречи с Дмитрием Львовичем, когда я еще учился на втором курсе университета, я потерял своего дедушку по материнской линии. Его звали Артем Михайлович. Мое первое воспоминание с ним начинается с ранних лет: мне около 5—6 лет и он кормит меня за столом яйцом всмятку. Из сероватой, уже немного стертой металлической кружки он достает одно яйцо, с низа которого капает вода; он стучит по верхушке яйца чайной ложечкой, отковыривает скорлупу, немного солит, а затем ложечкой погружается внутрь. Я обволакиваю ложку ртом и закусываю белым хлебом. Чуть более свежее воспоминание: он сидит в кресле, держа в руках букварь – пальцы тонкие, длинные, вены на кистях сильно выпирают, – а я рядом с ним – сижу сбоку на грядушке. Арбуз, ботинок, ваза… Затем воспоминание, как он учит меня шахматам: слон ходит по диагонали, это пат, а это битое поле; я психую, когда у меня никак не получается его выиграть, и иду в слезах к матери на кухню. Он ведет и забирает меня со школы. Всегда ухоженный, с широкими бровями и пробором седых волос. Я бегаю по зеленому искусственному полю на секции по футболу, а он один сидит на трехъярусных трибунках, читая большую газету и дожидаясь меня. Я срываю ежевику, протягивая руки через железные прутья к кустарнику, растущему на соседской даче, и меня в палец жалит оса; он ведет меня к шлангу, поливающему шиповник, и холодной водой промывает место укуса.
Он заболел лимфедемой в 67. Лимфа обеих его ног перестала нормально оттекать из лимфатических сосудов, и из-за этого его ноги стали увеличиваться в объеме, а затем и изменились в цвете – кожа стала розоветь. Он начал ходить все труднее. Через пару лет, несмотря на лечение, начались осложнения, и его постоянно клали в больницу, а затем после курса лечения отпускали домой. Мне сообщили об очередном ухудшении его состояния в праздничные майские дни 2008-го, когда я работал официантом и получал повышенную почасовую ставку. Желая заработать как можно больше и считая, что ухудшение состояния дедушки – одно из тех многих, которые уже много раз случались с ним и проходили, я остался в своем учебном городе. Но через два дня он скончался: оперативное вмешательство не смогло купировать осложнения. Теперь же я поехал домой сразу.