Синдел знала, что делает. Она подготовила эту сцену до мельчайших подробностей, вдохновлённая книгами и фильмами, которые изучала с маниакальной тщательностью. Она знала – её история должна быть убедительной, чтобы никто не заподозрил ни малейшего подвоха. Каждая деталь и мелочь в этой комнате должны были говорить за неё, пересказывая историю её разбитого сердца, её страданий, её финального решения – разбитое сердце, как хрупкий сосуд, больше не выдержало. На прикроватной тумбочке, рядом с блокнотом, стоял маленький флакон со снотворным. Он был открыт, а крышка лежала рядом, словно намекая на то, что уже поздно что-то изменить. Запах лекарства – горький, с химическим оттенком, – всё ещё витал в воздухе, смешиваясь с ароматом её духов: ванильной сладостью, которая, казалось, теперь стала слишком тяжёлой, почти удушливой.
Синдел лежала на кровати, а её лицо, обычно такое живое, было спокойным, словно высеченным из мрамора. Слёзы оставили едва заметные дорожки на щеках, каждая из которых была частью тщательно выверенного сценария. Она хотела, чтобы её боль была видна, но не кричащей, а тонкой и почти неуловимой.
Всё было разыграно идеально. Каждая деталь, каждая эмоция, каждая скатившаяся по её щеке слезинка были отрепетированы до совершенства. Эта сцена и этот момент стали финальной точкой, её тщательно продуманного прощания с миром, но где-то глубоко внутри оставалось чувство, что даже эта идеально выстроенная картина не смогла бы передать всей боли, которая разрывала её на части.
ГЛАВА 1. ДВЕ ЗВЕЗДЫ ОДНОЙ СУДЬБЫ
Утро в маленьком городке началось серо и безлико. Холодный осенний туман окутал улицы, словно плотное призрачное покрывало, поглощая очертания домов, деревьев и даже привычные детали окружающего мира. Фонари, оставшиеся гореть с ночи, излучали тусклый, почти бесполезный свет, а их ореолы растворялись в сыром воздухе, как тени, утратившие форму. Отдалённые звуки редких машин глухо тонули в этом тумане, будто сам город не хотел нарушать тишину, обретённую под покровом осени.
Воздух был насыщен влажной сыростью и тонким, едва уловимым ароматом увядших листьев, который наполнял лёгкие ощущением увядания. В этом запахе сосредоточилась грусть и нечто тревожащее, как предчувствие надвигающегося дождя или чего-то более зловещего. Казалось, что сама природа замирала, готовясь к чему-то неизбежному, чего никто ещё не мог осознать, но что витало в каждом вдохе.