Вот пара отрывков, способных, как представляется, послужить поясняющими образцами по затронутой языковой особенности. В разделе «Разум» при обсуждении темы целесообразности, то есть такой деятельности, когда вовне создается то, что было запланировано, стало быть, уже имелось в сознании: «Следовательно, то, чего органическое достигает благодаря движению своего действования, есть оно само; и то, что оно достигает только себя самого, и есть его чувствование себя. Правда, тем самым имеется налицо различие между тем, что оно есть, и тем, чего оно ищет, но это только видимость различия, и благодаря этому оно само по себе есть понятие. Но точно так же обстоит дело с самосознанием – оно различает себя от себя таким способом, при котором в то же время не обнаруживается различия». В разделе «Дух» о благородном сословии и его жертвенном служении долгу (в отношении к высоким ценностям оно невправе быть равным простонародью): «Если бы, таким образом, благородное сознание определило себя как такое сознание, которое находится в равном отношении ко всеобщей власти, то истина его, напротив, заключалась бы в том, что в своем служении оно сохраняло бы для себя свое собственное для-себя-бытие, а в подлинном отрешении от своей личности было бы действительным снятием и разрыванием всеобщей субстанции. Его дух есть отношение полного неравенства, которое состоит в том, что, с одной стороны, в своем почете оно сохраняет свою волю, а с другой стороны, в отказе от нее оно отчасти отчуждает себя от своего „внутреннего“ и становится высшим неравенством себе самому, отчасти же подчиняет себе этим всеобщую субстанцию и делает ее совершенно неравной себе самой». Под субстанцией здесь подразумевается народ, а ее субъектом (всегда выступающим в сопряжении с субстанцией) в таком случае надо иметь в виду правительство.
Вообще-то обращение с предметом как равным и неравным себе восходит к аристотелю, хотя основания для этого у него немного иные. Там это начинается с указания на особый вид отличия (называемого теперь, когда о нем вспоминают, чаще всего инаковостью). Любая вещь, поменявшая, скажем, цвет, или дерево в момент плодоношения и в момент листопада, море в штиль и в бурю остаются теми же самыми, хотя в нашем взаимоотношении с ними они становятся иными. В подобных случаях «об одном и том же, – поясняется в „Категориях“ Аристотеля, можно сказать, что оно по отношению к себе бывает [в разное время] разным…, например, тело, будучи белым, в настоящее время называется белым в большей степени, чем прежде, или будучи теплым – в большей и в меньшей степени теплым». (Аристотель, «Категории», глава пятая). Так можно ли признавать одними и теми же все многоразличные предметы вокруг нас, если в них всегда можно найти какие-нибудь изменения? Отвечать тут можно только противоречивой по форме фразой: они и равны самим себе, и в некотором смысле неравны.